Филимон Сергеев - Идущий от солнца

– Безмозговы. Кому вы сало отдали, зайчики мои ободранные? Наверно, и самогон отдали?

– И самогон.

– Кому?!

– Профессору.

– Какому профессору?

– Американцу.

– Постойте, постойте… Какому американцу?

– Который с неба упал вместе со спецназовцем, точнее, с вертолета.

– Понятно. Значит, мало того, что вы всякую иностранщину подкармливаете, так вы еще и «хвост» за собой притащили.

«Айвазовский» помог раздеться Ивану и, сняв свою куртку, надел на его дрожащее от холода тело.

– Пойдемте скорее в дом, – с грустным удивлением сказал он, оглядывая измученные лица влюбленных. – По-моему, таежная тропа сильно тряханула вас, и придется сегодня же растопить баню.

– Погоди, Федор, погоди. Нынче не до бани. – Иван еле-еле передвигал ноги, и присутствие «Айвазовского» еще больше расслабило его. – Ты сначала, дорогой мой человек, письмо прочти, – с дрожью в голосе пробормотал он, все время поглядывая на солнце. – Наша жизнь, Федя, теперь на волоске держится – космический апокалипсис берет за жабры.

– Ничего, ничего, Ваня, мы с тобой не только перестройку и переделку пережили, но и не одному лысому черту, упавшему с неба, рога выдернули, – успокаивал его «Айвазовский», то и дело поддерживая то Ивана, то Веру. – Еще один завал – и мы дома. Ты посмотри, Ваня, какая черемуха в этом году. Душа радуется. Не черемуха, а сплошные снежные сугробы, и каждый цветок упругий, воздушный, словно губы твоей невесты.

– Скажешь тоже. – Иван уставшими глазами смотрел на своего друга и был несказанно рад его оптимизму.

– А гусей в этом году сколько на клюквенных болотах! – никак не успокаивался Федор, стараясь хотя бы словом взбодрить измученного дорогой Ивана. – Видимо-невидимо. Косачам токовать не дают. А лебедей сколько! Глухариные тока в самый дальний бор потеснили.

– Хватит, Федя. Не тереби душу, – неожиданно перебил его Иван. – Все это теперь в прошлом. Мне, дорогой мой земеля, невыносимо тяжко расставаться с брусничным суземьем. Не лей масло в огонь.

– А мне, думаешь, не тяжко? Но я знаю, я уверен, нас все равно повяжут, а родник достанется тем же бездуховным «животным», которые превратили Землю в рабыню своей прихоти и личных интересов. Они раздавят, размажут нас с тобой, как бомжей, неспособных оказать сопротивление. – Федор осторожно вывел лошадей на берег реки и с улыбкой похлопал Ивана по плечу. – Покинув Землю, дружище, у нас есть надежда начать новую жизнь и, самое главное, рассказать инопланетянам о той жуткой метаморфозе, сгубившей человечество.

– Ну да, конечно… Может быть, ты прав… – неохотно согласился Иван, с тревогой и усталостью разглядывая цветущую черемуху, которая сильно разрослась на другом берегу реки. – Но ты сначала письмо прочти, внимательно прочти, а потом обрати внимание на солнце. Может, поразмыслив над письмом, ты поймешь, почему появился кристалл и какое жуткое безумие кроется за предложением пришельцев.

– Ваня, не надо об этом. Будем рассуждать над каждой драмой – у разбитого корыта останемся. У нас теперь есть шанс выжить, а это, по-моему, самое главное.

– Может быть, может быть, но ты посмотри на белоснежную черемуху! Лишившись родника – единственного источника разумной энергии, она может исчезнуть как удивительный сон, – сквозь зубы бормотал Иван, с трудом удерживая карабин, который все время сползал с плеча и казался теперь неподъемным.

– Идем, идем поскорее. – подбадривал «Айвазовский» влюбленных, все время подтягивая лошадей и помогая обессиленным людям обходить прибрежные валуны. – Вам передохнуть надо в первую очередь, а потом видно будет, в какую сторону линять.

– Только на планету Одиссея! – вдруг выкрикнула Вера и неожиданно упала на колени. – Прости, прости, солнышко, за все мои необдуманные грехи! За то, что слишком рано я поддалась мерзким соблазнам, за клевой жизнью потащилась. За бегство из родного дома прости. За то, что не слушалась мать, отца! Но жить на этой разворованной бездушной Земле я все равно не хочу и не буду. Помоги мне бросить ее! Помоги, Христа ради!

«Айвазовский», остановив лошадей, растерянно смотрел на Веру и, слыша ее надрывный голос, думал о том, что мир тесен и он, таежник, не одинок в своем наболевшем желании покинуть одуревшую планету.

И еще он никак не мог понять, почему в таком огромном головокружительном пространстве космоса есть определенный порядок и нерушимые вековые законы, благодаря которым не гаснет Солнце и Луна вот уже миллиарды лет вращается вокруг Земли и ни разу не упала на нее. «А на Земле, – размышлял он, – никогда, вероятно, порядка не было и не будет. И законы людей, как плохие стихи, никогда не будут произносить вслух, и распевать на улицах. Они останутся только на бумаге».