Пайпер Керман - Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме

Я пригрозила утопить Нору в унитазе.

Между нами установилась своеобразная товарищеская вражда: я по несколько раз в день грозилась ее убить, пока мы втроем сидели и играли в карты, предавались воспоминаниям, делились впечатлениями о тюрьмах и просто жаловались друг другу на жизнь. Все это было очень и очень странно. Меня все еще время от времени терзали вспышки враждебности по отношению к ней, и я не пыталась их подавить. Я ей не доверяла, но считала, что это не имеет значения. Не важно, сказала ли она правду, мне все равно хотелось ее простить.

От этого мне становилось немного лучше. Я лучше относилась к себе и к той мерзкой дыре, где мы теперь жили, и, если честно, с большей радостью ждала предстоящего освобождения. Норе предстояло провести в тюрьме еще много лет. Мое прощение означало, что я сильный, хороший человек, который умеет отвечать за свой выбор и его последствия. Такое проявление доброты по отношению к врагу давало мне простое, но приятное удовлетворение.

Забыть о гневе и обиде нелегко. Я все еще регулярно предупреждала Нору, что каждый день может оказаться для нее последним, и она нервно смеялась в ответ на мои фальшивые угрозы. Иногда Нора досаждала и сестре, и в такие дни Эстер предлагала мне помощь с ее утоплением. Но мы сумели наладить контакт, как все бывшие любовники, которые вместе наломали дров и в конце концов решили остаться друзьями. Все, что мне нравилось в ней более десяти лет назад: чувство юмора, любопытство, энергичность, интерес ко всяким странным и рискованным вещам, – никуда не исчезло. На самом деле все эти качества лишь обострились за годы, проведенные в калифорнийской тюрьме с высоким уровнем безопасности.

Когда Инес впервые арестовали, одна из заключенных в окружной тюрьме брызнула ей чистящим средством в глаза, из-за чего та лишилась зрения.

Мы стали друг для друга своеобразным барьером от чудиков, которыми полнился этот маленький блок. Помимо несчастной суицидальной Конни, в камерах находились несколько страдающих биполярным расстройством поджигательниц, злобная и взрывная грабительница банков, написавшая письмо с угрозой убийства Джона Эшкрофта психопатка и миниатюрная беременная женщина, которая садилась рядом со мной и принималась гладить меня по голове, что-то бормоча себе под нос. За несколько недель здесь я увидела больше истерик и приступов гнева, чем за многие месяцы в Данбери, но надзиратель даже не обращал на них внимания. Изолятора для женщин в Чикаго не было (мы жили на этаж выше мужского изолятора), так что единственной дисциплинарной мерой в нашем отношении была отправка в рассчитанную на десять тысяч заключенных тюрьму округа Кук, самую большую в стране. «Туда вам точно не захочется!» – предупреждала старшая по блоку Кристал, которая, похоже, знала, о чем говорит.

Прожив в исправительном центре несколько недель, мы с сестрами Йенсен заметили, что некоторые из обитательниц двенадцатого этажа были вполне нормальными. Сначала к нам никто не подходил, и мы не сразу поняли, что другие арестантки побаиваются нас, ведь мы трое, как-никак, были бывалыми заключенными из настоящих тюрем . Но через некоторое время они, похоже, решили, что мы тоже «нормальные», и начали прощупывать почву. С нами познакомилась парочка испанских цыпочек, очень низенькая спортивная фанатка и забавная китаянка-лесбиянка, которая с надеждой завела со мной разговор, с места в карьер заявив: «Мне нравится твое тело!»

Нас с сестрами Йенсен тотчас стали считать экспертами по всему, что касается федеральной тюремной системы. Когда мы объяснили, что на самом деле «настоящая тюрьма» гораздо приятнее этого исправительного центра, наши слушательницы пришли в замешательство. Арестанткам то и дело хотелось получить юридический совет, но я лишь повторяла: «Я не юрист. Вам нужно обратиться к своему адвокату…» Однако местным заключенным приходилось рассчитывать лишь на услуги адвокатов, назначенных судом, у которых вечно не было времени на своих подзащитных. На стене висел жуткий черный телефон, по которому теоретически можно было напрямую связаться с общественным защитником. «Просто охренеть как удобно», – саркастично заметила одна из поджигательниц.

У меня не было таких проблем с представлением моих интересов в суде. Однажды меня вызвали из блока, потом сказали, что я отправляюсь «в суд», и спустили меня в приемную, где я несколько часов просидела в одной из неудобных камер. Наконец за мной пришли двое крепких молодых федералов из таможенной службы. Не знаю, кого они ожидали увидеть, но точно не меня. Когда я повернулась к ним спиной, чтобы на меня надели наручники, державший их парень не на шутку озаботился.