Кристоф Симон - Франц, или Почему антилопы бегают стадами

– На юг, – сказал я со значением. – Он летит на юг.

– Да уж понятно, – сердито пыхнул барсук, приноравливая свои великолепные когти к Тауэру. – Ты думаешь, там внутри сидит истребитель мышей. Где ему еще быть, раз самолет летит на юг! Как же, как же…

Четверг, четыре недели до конца семестра. Я вдруг спохватился, что нужно готовиться к экзаменам.

После интенсивного курса акционерного права в очереди у кофейного автомата я отправился на контрольную по экономике предприятия (фрау Брунисхольц тащилась от контрольных не меньше Вульшлегера) и, потерпев очередное поражение, на выходе услышал, как несколько бесстрашных из параллельного класса подтрунивают над Антоном Рэмбо Риделем за его спиной – почему бы ему не купить себе трубу, чтобы выучить ноты. («Рэмбо с трубой – вот это идея, чувак! Супер, просто супер!») Я прислушался. Сам я на ноты давно махнул рукой. Музыка – мое самое слабое место. Но все знают, что если ты хорошо занимаешься по одному предмету, то это часто уравновешивает плохую успеваемость в другом. Экзамен по музыке, конечно, не такой важный, как по экономике, но если выйдет… методом Риделя?.. Стоит попробовать. Побью экономику музыкой, и конец моим заботам. Знания – это для задавак. Главное – выжить.

Я купил блок-флейту и шомпол для ее протирки. Это оказалось самым дешевым. Потом, может, перейду на трубу и заделаю с Риделем офигенный духовой оркестр.

Я залез с флейтой на кровать, разложил на подушке ноты и стал разбираться. «Пустой кружок в два раза дольше сплошного! Внимание, маленькая точка справа от кружка удлиняет его на половину! Не забыть: пустой брусок без флажков и палочек – можно глотнуть воздуха, а именно в четыре раза больше воздуха, чем при развернутой влево букве «L»! Но это только начало! Закрашенный кружок с флажком…» Ничего не получалось. Я не мог выбраться из первой строчки. Миллионы черных точек, изогнутых флажков и ворсистых линий… Аж в глазах рябило.

Я не знал, что мне делать.

Нужно было с кем-нибудь посоветоваться.

– Иди спой учителю музыки на его чертов день рождения, – буркнет Эрйылмаз. – Вот тогда будет толк.

– Не опускайте руки, – посоветует фрау Брунисхольц.

– Взорви музыкальный зал, – предложит Венесуэла.

Как ни крути, менять стратегию выживания каждый день – это уж слишком.

На следующий день я наведался к школьному психологу.

– Что вас ко мне привело, господин Обрист? Снова проблемы с наркотическими средствами, а?

Психолог, жилистый, подслеповатый мужчина, приходил обычно раз в месяц – играл в выбор профессии со старшеклассниками в компьютерном классе (своего кабинета у него не было), оформлял писающимся в кровать первогодкам освобождения от лыжного лагеря и рылся в белье прошлого у мучимых низкой самооценкой десятиклассниц. Однажды наши с ним дорожки уже пересеклись, когда в десятом классе я, накурившись гашиша, стал виновником дорожного происшествия и мягкосердечная замдиректорша направила меня не на комиссию, а в школьно-психологическую службу, где меня определили как «лабильный тип без преступных наклонностей» и с тем отпустили. (Я сел, выложил всю травку на стол и расплакался.)

Психолог надвинул на лицо очки.

– У вас случился рецидив?

– Нет, дело в том, что…

– Значит, речь идет об отношениях с учителями? – Он отклонился на спинку, толкнулся ногой и закружился. Довольный жизнью человек. Кресло прям карусель.

– Нет, не то…

– Вот как? – Он остановил вращение и семенящими шажками вернул кресло в первоначальное положение.

Я выпалил:

– Мне нужно сдать эти чертовы экзамены.

– Похвальное стремление.

Он снял очки и протер глаза от пота.

– Но для этого мне вначале нужно выучить ноты и добить Гершвина.

– Ноты, да? Какие ноты?

– Музыкальные. Композиторы что-нибудь напридумывают и нет чтобы на кассету записать, так зашифруют все закорючками и отдают музыкантам. А нам потом мучайся с этой нотной грамотой.

– И что?

– Да не могу я ее выучить. Я вижу одни черные точки.

– Почему вы видите одни черные точки?

– Раньше я думал, что у меня неспособность к музыке. При этом я обожаю играть на блок-флейте. Но там столько всяких значков, флажков, частоколов – и во всем этом дьявольская логика. Скажите: может, со мной что-то не так?

Тут я показал ему увертюру Гершвина – двухметровый лист, весь испещренный нотами, крестиками и темповыми обозначениями.

– И вам это задают учить? – Глаза у него вылезли из орбит, но он все равно ничего не мог разобрать. Очки лежали на столе. Он подвинул увертюру обратно мне и стал с отсутствующим видом качаться в кресле.