Елена Татузова - Быть избранным. Сборник историй

Лиза Н. на тот момент все еще упорно училась, шлифуя свое мастерство и не замечая, что наступившему времени ни ее, ни чьи-либо другие стихи больше не надобны. В цене была совсем иная литература. Новые и старые издательства массовыми тиражами выпускали все подряд, не формируя вкусы читателей, а подстраиваясь под них. Самыми востребованными были авторы, прежде крепко запрещенные, и даже не суть важно за что именно, за антисоветизм или аморальность. Народ с упоением зачитывался «СПИД-инфо» и «Совершенно секретно». Волной пошли сборники по народной медицине, гороскопы и оккультная литература. Книги Солженицына соседствовали с похождениями Анжелики, Булгаков и Пастернак делили место на полках с Лимоновым и Маркизом де Садом. И все это накрыл девятый вал детективов с жуткого вида обложками и завуалированная под женский любовный роман литературная порнография. Таким был интеллектуальный выбор лихих 90-х.

Но вот настал нежданный праздник для любителей балета: по всем каналам круглые сутки крутили «Лебединое озеро», а вскоре зазвучало непонятное для Лизиного уха – ГКЧП. Августовским утром по Москве поползли танки. И это был вовсе не парад.

Таким образом, не без сопротивления, канул в прошлое многословный Горби со своей «перестройкой», и на царство, как прежде на танк, вскарабкался новый правитель – Борис. Ну а раскачанный маховик вседозволенности продолжал крушить все подряд, сотрясая города и веси.

«Союз нерушимый республик свободных» на деле проявил себя не таким уж нерушимым, и посыпался, как карточный домик. Оказалось, что любовь братских народов держалась только на жесткости режима.

Режим дал слабину и началось кровопролитие. Всем захотелось свободы и «незалежности». Быть русским и жить не на территории России стало небезопасно. В своей тяге откреститься от общего прошлого и в вымещении обид дошли до смешного: стало обидно звучать словосочетание «поехать на Украину». Новоиспеченная украинская государственность мнительно заподозрила нечто оскорбительное в обычной части речи и настоятельно потребовала не употреблять предлог «на», заменив его на более, по их мнению, достойный «в». Теперь в нарушение грамматических норм русского языка, полагалось говорить и писать «в Украину».

Демонтированный СССР распадался на отдельные государства, провинциальная элита которых спешно приступала к обязательным выборам своего отдельного президента, парламента и обзаведению прочими атрибутами власти. Придворные историки торопливо выпускали целыми сериями книги, долженствующие поднять национальное самосознание на невиданную доселе высоту, и наглядно доказывающие, насколько их собственная нация более древняя, великая, значимая и культурная, чем «немытая Россия». Местные воротилы и воры-чиновники, прибирая к рукам остатки собственности огромного Союза, убеждали свой нищавший народ, что все беды в стране не от продажности элиты и глупости законов, а лишь от того, что «рука Москвы» ставит палки в колеса их независимости. Блажен, кто верует… [5]

Так много лет мечтавшие о падении колосса западные «друзья», были напуганы скоростью распада. Буш-старший увещевал Украину не рыпаться и не рваться так к «незалежности». Но остановить реакцию уже не представлялось возможным, в точности, как на злосчастном Чернобыльском реакторе.

Лиза смотрела по сторонам и не узнавала ни свой родной город, ни его жителей. Она растерялась и потерялась в новом времени. Рифма давалась ей все труднее, вдохновение посещало ее все реже и реже. Прежние ценности превращались в прах. Из поэтов незыблемым оставался лишь «Пушкин – наше все». Другим повезло намного меньше. Стихи пока читали только школьники, смиряющие свою ненависть к поэзии ради хороших оценок в дневнике.

По инерции Лиза еще писала к праздникам, уже не чтимым новым поколением, не помнящим родства. Иногда писала о том, что трогало, радовало или ужасало. События складывались перед ней, словно стопка слайдов на письменном столе.

Вот она медленно идет по неуютной Манежной площади, а мальчик лет 9-ти в ушанке с заломленным ухом играет на гармошке. Его маленькие, красные от мороза пальцы с грязными ногтями лихо бегают по черно-белым кнопкам. Срывающийся голос то выводит «Бродягу», то орет «Калинку-малинку» на потеху толпе. Время от времени он оглядывается на стоящих поодаль барыг, пасущих своего маленького крепостного музыканта. И тогда он громко, с надрывом выкрикивает заученную фразу: