Виктор Пелевин - Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами

Это было сделано очень своевременно. Рядом мягко мигнули фары, и перед Капустиным остановилась большая машина – двухцветный старый «Роллс-Ройс».

Окошко водителя опустилось, и появившийся за ним человек в фуражке поднял руку, показав Капустину букву «V» из указательного и среднего пальцев.

– Рога, – почти не шевеля губами, прошептал Капустин, – отвечаю асимметрично…

Он продемонстрировал водителю кулак с оттопыренными вверх указательным пальцем и мизинцем.

Тогда водитель соединил указательный палец в кольцо с большим, а три остальных пальца поднял вверх.

– Тройная шестерка, – выдохнул Капустин. – Даю две…

Он точно так же сложил пальцы на обеих руках, поднес ладони к лицу и поглядел на шофера через получившиеся живые очки.

Этого оказалось достаточно – шофер вылез из машины, открыл заднюю дверь и замер в вежливом полупоклоне. Ступая очень осторожно, Капустин подошел к машине и залез на заднее сиденье. Шофер закрыл за ним дверь и сел на свое место. Задняя часть салона была отделена стеклянной перегородкой, и Капустин даже не услышал хлопка двери.

Время шло, но шофер не предпринимал никаких действий – машина стояла на месте. Капустин поднес к стеклу палец, чтобы постучать, но вдруг передумал.

Он наклонился к окну и внимательно в него поглядел. Там все было по-прежнему: набережная, два сфинкса, обелиск над Темзой.

Тогда он передвинулся к другому окну.

За ним, однако, не оказалось ни дороги, ни мрачного дома с часами в верхнем этаже. Вместо этого Капустину открылся совсем другой вид, неожиданный и странный.

Это был ночной парк с большим загородным домом, похожим на сказочный замок – вроде тех, где живут принцессы из мультфильмов. В доме было всего три этажа, но таких высоких, что подсвеченное прожекторами здание выглядело огромным. Венчавшие крышу конические башни с развевающимися флажками совершенно точно не служили никакой хозяйственной необходимости, но показывали упоительное всевластие денег над материей.

По парку гуляли люди, вверх летели огни фейерверка – шел какой-то прием или праздник. И хоть все это никак не могло находиться на набережной Темзы, Капустин открыл дверь «Роллс-Ройса» и легко, как призрак, выскользнул в сверкающую разноцветными вспышками ночь.

Навстречу ему по широкой аллее шли люди в таких же фартуках, как на нем. Большинство было и в брюках тоже, а некоторые вдобавок в чопорных смокингах, но попадались и молодые весельчаки в распахнутых на груди рубашках, с торчащими из-под фартуков голыми ногами.

Где-то неподалеку играла музыка – что-то старое, струнное и куртуазное, каждой нотой повествующее о том, каким замысловатым и прихотливым цветком распускается половой инстинкт при освобождении человека от необходимости производственного труда. Народу было много; в толпе гуляющих сновали ливрейные лакеи, разнося шампанское в узких длинных бокалах.

Капустин подхватил пузырящийся бокал, отхлебнул из него и направился к дому. Через несколько шагов он поймал на себе чей-то удивленный взгляд, посмотрел вниз и увидел, что его фартук опять оброс мехом, причем сразу двумя сортами. Капустин тихо выругался и провел перед глазами рукой.

Мех исчез. Но одновременно прямо по курсу появилась огражденная канатами площадка.

Это было что-то вроде мелкого бассейна с жидкой грязью, превращенного в круглый ринг. Вокруг стояли зрители в фартуках, а в грязи боролись две пожилые голые женщины, обе совершенно седые – одна высокая и худая как жердь, а другая низенькая и корпулентная.

Наблюдатели подбадривали их криками; женщины наотмашь били друг друга по лицам, заламывали друг дружке руки, кусались, с визгом рушились в грязь и тут же вскакивали на ноги, переругивались с отчаянно жестикулирующим рефери, но в каждом их движении чувствовалась фальшь – ясно было, что это хореографическая постановка, а не поединок. Зрителей было не особо много: гуляющие останавливались на пару минут, снисходительно усмехались и брели дальше в теплую ночную праздность.

Капустин поймал на себе очередной недоумевающий взгляд и отвлекся, чтобы убрать выросшую на фартуке шерсть. Управившись, он поднял глаза – и вздрогнул.

Высокая худая женщина превратилась в мужчину с длинной рыжеватой бородой и выбритыми висками. В лунном свете он походил на безумного гневного Одина – его глаза были выпучены и состояли из одних бездонных зрачков. Вторая женщина изменилась тоже – она стала низеньким молодым толстяком с очень белой кожей, в седом парике до шеи и с голубыми тенями на веках.