Андрей Дымов - Тревожная осень

– Теперь можно и поесть, Александр Владимирович, – потянувшись, сказал он.

И тут же перед ним, как в сказке, «по царскому велению и по моему хотению», появился поднос с маленькими баночками йогуртов, маслом, творогом, сметаной, двумя плавлеными сырками и несколькими кусочками обычного сыра, хлебом, булкой, джемом. В общем, всем тем, что должен есть человек после серьезной операции.

– По указанию фрау Кирштенмайер вам специальным способом заварят чай, – сказала одна из медсестер.

И ему действительно принесли чай, причем не в белой больничной чашке, а в красивом заварном чайничке, рядом с которым на подносе стоял стакан в красивом подстаканнике. Лепота! Живем, господа!

И тут, как черт из табакерки, появился аппетит. Да и как ему, спрашивается, не появиться, когда такой поднос. А до этого две симпатичные, по-немецки во всех нужных местах упитанные молодайки так умело поработали мокрыми и сухими мохнатыми полотенцами!

– Молодцом! – сказал Жизнев, все это время с удовольствием наблюдавший за возрождением Андрея Семеновича. – Теперь отдыхайте, а я пошел. До вечера, – попрощался доктор.

В этот момент дверь широко раскрылась, и в палату вошел профессор, за ним – три-четыре врача и две медсестры, в том числе Даниела.

– Здравствуйте. Ну как вы? – серьезно спросил Майер.

– Профессор, это я вас должен спросить, как я. Лежу тут и жду, когда вы что-нибудь мне скажете. Ведь вы здесь босс, а я ваш подчиненный, – слегка развязно сказал Андрей Семенович.

У него было такое ощущение, что от вкусного завтрака и крепкого свежезаваренного чая он немножко опьянел. Он и в самом деле был пьян – ощущением освобождения от двухмесячных страданий.

Профессор усмехнулся, поглядел на висевшую над изголовьем кровати Дымова доску, потом о чем-то спросил медсестру и наконец сообщил:

– Вы – хорошо.

И вдруг добавил по-русски:

– Молодец.

Это прозвучало так смешно, что рассмеялись сначала Андрей Семенович с Жизневым, а потом весь эскорт. Последним улыбнулся герр профессор. Он пожал Андрею Семеновичу руку, подошел к соседу-пердуну, поговорил с ним, а затем направился к выходу. Эскорт сделал поворот кругом, и все поспешили за профессором. Лишь Даниела на секунду задержалась, показала Дымову язык, вытянула вперед руки (мол, поноси-ка меня на руках), подмигнула, повернулась и ушла.

«Эх, встретилась бы ты мне в другом месте, а главное, в другое время, – подумал Андрей Семенович, – показал бы я тебе. Да, видать, не судьба. И к счастью, наверное».

По-видимому, сил у него действительно было не много, так как, не сумев (точнее, не успев) сказать и слова Жизневу, он мгновенно заснул.

Проснулся, похоже, не сам. Наверное, его разбудил Жизнев.

– Надо ответить на вопросы старшего врача, Андрей Семенович. Вы уж извините, что пришлось потревожить. Как вы себя чувствуете?

– Очень даже ничего, Александр Владимирович. Сил вроде прибавилось, – сжимая и разжимая руки в кулаки, ответил Дымов.

Жизнев о чем-то поговорил с врачом и огласил решение немецкого эскулапа:

– В реанимации вам делать нечего. Едем в палату. Только сейчас старший врач вытащит вам из живота… – и Жизнев произнес какой-то медицинский термин.

– Ой, а что за банка воткнута в мой живот? – изумился Андрей Семенович.

Он только сейчас заметил эту небольшую баночку с наконечником. Она процентов на двадцать была заполнена сероватой жидкостью. Подойдя к кровати, врач левой рукой уперся ему в живот, а правой резко выдернул банку. Тут же появились два здоровых санитара, отсоединили пациента с кроватью от многочисленных шлангов и трубочек, а затем превратили гамак в каталку и повезли его в палату.

Он лежал и думал, что арифметика хоть и точная наука, но далеко не всегда. Например, расстояние от его палаты до операционной точно такое же, как расстояние в обратную сторону. Но вчера даже сквозь сон он каждой клеточкой своего тела чувствовал, как длинна и изнурительна дорога. В тот момент у него не было часов, он не знал времени «переезда», но было ясно, что его везли долго, очень долго. А обратный путь занял минуты три, и уж точно не более пяти. Ходили люди, было много света. Просто удовольствие.

Палата показалась ему люксом в каком-нибудь «Хилтоне». А вид из окон на горящий багрянцем сад! Вот уж точно, осенняя пора – очей очарованье.

«Да, – подумал Дымов, – иногда и осень бывает весной. Написать бы как-нибудь книгу „Из осени в весну“. Ладно, хватит фантазировать, а то еще, не дай бог, рехнусь».