Андрей Аствацатуров: Осень в карманах

– Свежее говно! Свежее говно! – радостно загалдели все и, выхватив ложки, бросились к кровати Савченкова. Там они принялись прямо с одеяла сгребать коричневое месиво ложками и тут же его поедать.

Савченков с полсекунды очумело смотрел на всё это, а потом вдруг побледнел и схватился рукой за железную спинку кровати.

– Юрка! – крикнул ему кто-то. – Не отставай! Бери тоже ложку, а то тебе не достанется!

Но Савченков с диким воплем кинулся за дверь.

Спустя пять минут Погребняк вышел на улицу. Стояла теплая июньская ночь. На темном южном небе загадочно мерцали созвездия. Вокруг растекался степной покой, пахло свежей зеленью и было слышно, как ритмично стрекочут цикады. Савченкова он обнаружил возле забора. Тот стоял, согнувшись в три погибели, и блевал. Погребняк подошел к нему и ласково приобнял за плечи.

– Пошли, Юра, – дружелюбно позвал он.

Савченков помотал головой.

– Пошли, – повторил Погребняк и добавил: – Мы там тебе оставили немного…

Ответом Погребняку был очередной рвотный спазм. Погребняк пожал плечами и вернулся к ребятам – нужно было ликвидировать последствия панковского ужина и проветрить помещение. А Савченков в тот раз так и не явился. Где он провел ночь – для всех осталось загадкой, но на следующее утро, никому ничего не говоря, он забрал вещи и перебрался в частный сектор.

Моя июньская память чудовищно хаотична. Она перескакивает с одного на другое, как крымская цикада, меняя города, климатические зоны и действующих лиц. Угомонившись, она возвращает меня туда, где я в данный момент нахожусь, – в аудиторию № 321. Саша Погребняк по-прежнему стоит у окна, а я сижу за монитором и читаю почту. Мы оба скрываемся от июня.

Когда-то в детстве и в самом раннем отрочестве я изнывал от одиночества и, возвращаясь из школы, часто мечтал о лете, что вот в один июньский день я зайду в свою парадную, открою старый почтовый ящик и найду там письма, адресованные только одному мне. Обязательно со штемпелем «Почта СССР». Причем от самых невероятных и неслучившихся в моей жизни людей. От добрых соседей, с которыми я не был знаком, от заботливых родственников, которых я никогда не знал, от любимой девушки, которая понятия не имела о моем существовании, от благородных друзей или даже от великодушных врагов, которые обо мне и думать забыли… Мне представлялся теплый июньский вечер. Впереди целое лето: сначала дача в Комарове, потом Коктебель и горячее соленое море. И вот я сижу за столом, перекладываю письма и жадно их читаю.

Что ж… Теперь моя мечта, видно, сбылась. Фаустовское одиночество, томившее почти два тысячелетия Европу, для меня давно в прошлом. Письма на мою почту приходят регулярно. Их много, как фруктов и овощей на южном базаре.

– Чего это ты там затих? – снова прерывает мои размышления Погребняк. – Долго я еще буду тебя ждать?

Ему в самом деле скучно и не терпится куда-нибудь пойти. Рядом с ним беспомощно бьется о стекло одинокий июньский комар.

– Сейчас, Саша. Еще одно письмо… извини, тут от начальства… и пойдем.

Пока мы разговариваем, за окнами начинают раздаваться крики. Они приближаются и становятся всё громче. Я поднимаюсь из-за стола и подхожу к окну, узнать, что там происходит.

– Всё, наконец? Ты уже закончил? – поднимает брови Погребняк.

– Погоди… – я открываю створку окна и выглядываю наружу. С третьего этажа Галерная улица очень хорошо просматривается. Внизу под нашим окном проходит группа молодых людей. Все они, несмотря на лето и жаркий вечер, в бело-голубых шарфах и шапках. Это болельщики «Зенита». Все-таки хорошо, думаю я, что мы с Сашей здесь, а они – там. От этой мысли мне делается спокойнее. Болельщиков – человек двадцать. И чего их сюда занесло?

«Зенит» – наша футбольная команда, а июнь – самый разгар футбольного сезона. Злые языки, в особенности языки московские, часто говорят, что наличие в Петербурге футбольного клуба «Зенит» не лишает города права называть себя «культурной столицей России». Это они говорят так со злости. Сами болельщики утверждают ровно обратное: что город является культурной столицей лишь благодаря «Зениту», за который практически болеет вся страна.

Тем временем болельщики, удаляясь от окон нашего факультета, начинают скандировать:

И снова:

Мы с Погребняком смотрим им вслед.