Патрик Рамбо - Шел снег

— Уезжайте! Уезжайте! Огонь уже на Солянке!

— Где?

— На Солянке, на улице, где торгуют соленой рыбой, господин Себастьян, — отвечает Орнелла, немного сюсюкая.

— Не называйте меня господин .

— Уезжайте! Уезжайте! Сейчас нагрянут казаки!

Они добегают до бульвара Тампль, где их задерживает толпа зевак. Беззаботная публика смеется, когда Орнелла говорит им о казаках. Чуть дальше перед невысоким помостом собралась разношерстная публика; Себастьян и Орнелла присоединились к ней, и, содрогаясь от страха, смотрят представление Несгораемого — ярмарочного фокусника, глотающего кипящее масло, разглядывают двухголовых телят, девочку с бородой, запряженных в крохотные тележки дрессированных блох.

— Ничего не бойтесь, Орнелла, — говорит Себастьян, — эти люди легко справятся с казаками.

— Но это же монстры.

— Знаешь, мы все монстры, — печально отвечает он, оставаясь в рамках своего хорошо продуманного образа.

— Даже в Тюильри?

— Даже в окружении императора. Я поведу тебя туда на ближайший бал. Эй, ты царапаешь меня.

Реальность беспардонно вторглась в сон: по лицу Себастьяна пробежала мышь.

Колонны французов, плененных у Березины, брели в глубь России. И если они не были офицерами и не попали в плен к регулярным частям, то им оставалось только завидовать мертвым. Казаки, по своему обыкновению, сняли с них все ценное, меха и кашемир приторочили к седлам, наполнили золотом седельные кобуры. Полураздетых пленников, еле тащившихся нетвердой походкой по заснеженной земле, конвоировал отряд конников-калмыков. Офицер в высокой косматой папахе время от времени хлестал их нагайкой. Спина Орнеллы была исполосована так, что она уже не чувствовала ударов, ее ноги были сбиты и обморожены, глаза наполовину ослепли от слез, на свалявшихся от грязи волосах образовались сосульки. Ей хотелось упасть, уснуть и умереть во сне, ничего не чувствуя и не видя, но всех, кто падал, тотчас же добивали стрелами: всадники ловко выдергивали их из полных колчанов, притороченных к седлам. Захватчики не имели права на приятную смерть от холода. Они должны были жестоко поплатиться за сожжение святош города. Забавы ради калмыки колотили обессиленных пленников луками по головам.

Орнелла услышала крик офицера; сквозь мутную пелену, застилавшую воспаленные глаза, она увидела, как тот показывает рукой в сторону леса. Казаки тоже закричали и призывно замахали руками, принялись дружно кричать. Орнелла увидела, как на опушке леса появились приземистые фигуры в овчинных тулупах, вооруженные косами, топорами и дубинами, Дождавшись, когда они подойдут ближе, офицер развернул коня и поскакал прочь, увлекая за собой казаков. Они оставили пленников крестьянам.

Несчастные невольно прижались друг к другу, но мужики, осыпая их ударами, построили пленников в колонну по одному. У матери отобрали мертвого младенца, которого та прижимала к себе, и бросили его в снег. Женщина испустила длинный истошный крик, тут же получила удар лопатой в живот и скорчилась на припорошенной снегом земле. Вокруг нее стало растекаться яркое кровавое пятно. Крестьяне не стали добивать ее, и колонна невольников, подгоняемых палками и черенками кос, углубилась в лес, пробираясь сквозь больно царапавший колючий ельник.

Орнелла равнодушно смотрела на свои кровоточащие ноги, словно они принадлежали не ей, а кому-то другому. На краю поляны дровосеки, громко ухая, споро рубили толстую сосну, щепки так и летели в разные стороны. Иногда в ритмичный перестук топоров вплетался тонкий продолжительный звон — топор падал вкось и отскакивал от твердого дерева. Что задумали русские? Поставить пленных под это дерево, чтобы оно задавило их при падении?

Около сотни крестьян собрались вокруг поляны, на которой в ожидании своей участи застыли пленники. Из-под круглых шапок мужиков свисали длинные волосы, на коленях красовались заплаты, у многих за пояс были заткнуты солдатские палаши и тесаки, брошенные отступавшими французами. На женщинах были одеты теплые платки, овчинные полушубки и валенки.

Между тем сосна с жалобным скрипом рухнула, и мужики быстро очистили ее от сучьев. Крестьяне подвели к гладкому стволу своих узников — с полсотни отупевших и покорных судьбе обмороженных мужчин и женщин. Беззубая крестьянка, схватив Орнеллу за шею, прижала ее затылком к стволу. Других пленников уложили точно так же по обе стороны поваленного дерева. Можно было начинать обряд.