Патрик Рамбо - Шел снег

У Авроры была кастрюля, которая в этих условиях приобрела особую ценность. Поутру, выйдя из палатки, она занялась поиском крепкой лошади и в рощице заприметила сразу нескольких, привязанных к стволам деревьев. Их хозяева, сидевшие лицом к костру бивака и спиной к ней, не видели, как она подкралась к животным, перочинным ножом надрезала кожу между ребер лошади и сцедила кровь в кастрюлю. На тлеющих углях спаленного за ночь фургона она сделала запеканку из крови, похожую по вкусу на кровяную колбасу, и разделила ее между своими попутчиками. Когда артисты уже готовы были вновь двинуться в путь в толпе отставших солдат и гражданских, перед Авророй предстали три солдата с киверами артиллеристов на головах. Один из них, представившись унтер-офицером, распахнув плащ на меху, чтобы продемонстрировать подобие мундира.

— Лошадь в двуколке ваша?

— Моя, — ответила Аврора.

— С этой минуты уже нет.

— Вор!

— Она потянет пушку.

— Вам уже не нужны пушки!

— Кто-то только что пустил кровь нашей лошади, и у меня нет другого выхода.

— Если вы заберете ее, как мы выберемся отсюда?

— Пешком, как все мы.

Унтер-офицер подал знак своим людям. Артиллеристы споро выпрягли лошадь из повозки и, взяв ее под уздцы, повели прочь. Виалату сначала закричал, потом заплакал, умоляя не губить их. Аврора, не выпуская из рук кастрюли, по глубокому снегу направилась к повозке. Спорить с солдатами было бесполезно, и она хотела сказать это герою-любовнику, который, вне себя от ярости, ухватился за хвост лошади и не отпускал его. Но не успела директриса сказать актеру и одного слова, как унтер-офицер влепил тому пулю в лоб. С разнесенной головой несчастный рухнул на землю. «Как с пленными русскими!», — воскликнул артиллерист, и это рассмешило его товарищей.

Сидя возле бесполезной повозки, Виалату плакал, не стыдясь своих слез.

— Вставай! — приказала директриса.

— Надеюсь, мы не станем тащить повозку?

— Мы возьмем с собой, что сможем, и пойдем дальше.

— А что с ним? Оставим воронам? — спросил Виалату, кивнув в сторону бывшего партнера.

Орнелла и Катрин сидели в коляске и были свидетелями убийства и потери лошади, но у них уже не осталось сил, чтобы плакать, думать или ужасаться. По команде Авроры они увязали в узлы меховую одежду, засунув в них то, что считали необходимым и не очень тяжелым. Они отбросили сценические костюмы и платья, но взяли шапки, шали и свечи.

Уменьшившаяся труппа продолжила путь вслед за отрядом тиральеров, которые прощупывали дорогу перед собой шомполами ружей, опасаясь угодить в занесенные снегом глубокие рытвины. Почти рядом с дорогой вокруг потухшего бивачного костра неподвижно сидела группа замерзших солдат. Виалату подошел, чтобы обшарить их сумки, но нашел лишь мороженую картофелину, которую незаметно сунул себе в карман, надеясь сгрызть тайком от компании.

Небо было жемчужно-серым, ели — черными, а земля под снегом — ослепительно белой. А с вершины холма за происходящим на дороге безучастно наблюдали вооруженные до зубов донские казаки в высоких каракулевых шапках.

Барон Фен был доволен, что пригласил семью Сотэ в свою служебную карету. Торговец знал эти края и мог без компаса ориентироваться на местности, что позволяло надеяться на успех в поиске штаб-квартиры императора. Толстяк тщательно осматривал стволы деревьев; сторона с более темной корой была обращена на север. Благодаря находчивости коммерсанта, которому простили ворчливый характер, они без особых затруднений нашли разоренную усадьбу, в которой остановился император. Находясь в нескольких дневных переходах от Смоленска с его полными складами, сама мысль о которых поднимала у всех настроение, Наполеон ждал подхода свежих армейских частей, а также новостей из Парижа. Продовольственный обоз из Смоленска добрался до арьергарда маршала Нея, о чем тот и доложил императору.

В печи горели распиленные на дрова бильярдный стол и лира — единственные деревянные предметы, которая нашлись в доме. Оставаясь один, император не переставал сердиться. Себастьян знал, что плохих новостей поступало больше, чем хороших. Прочитав сообщения, император надолго погружался в раздумья. Его тревожило не только то, что части арьергарда сдавали позиции и отступали под натиском русских, что принц Евгений при форсировании реки потерял артиллерию, но еще и то, что из Парижа поступило тревожное известие о попытке реставрации республики.