Патрик Рамбо - Шел снег

Лошади грызли деревянные кормушки, выщипывали соломинки из тюфяков, ели мокрую траву. Десять тысяч лошадей пали задолго до того, как французы смогли увидеть хотя бы одного русского. Свирепствовал голод. Солдаты наполняли свои желудки холодной ржаной кашей, глотали ягоды можжевельника. А за болотную воду шла настоящая борьба, так как из колодцев пить воду было невозможно: крестьяне набросали туда тухлятины или навоза. Многие болели дизентерией, а половина баварцев скончалась от тифа еще до начала военных действий. Трупы людей и лошадей разлагались и гнили на дорогах. Жуткое зловоние вызывало тошноту. Д’Эрбини ругался, чертыхался, но ему повезло: для императорской гвардии офицеры реквизировали часть продовольствия, предназначенного для других подразделений армии. Это, конечно же, кончилось потасовками и вызвало озлобление против касты привилегированных.

Капитан шел и на ходу грыз яблоко, которое вытащил из кармана какого-то мертвеца. С полным ртом он позвал слугу:

— Полен!

— Да, месье? — отозвался слуга умирающим голосом.

— Черт побери! Мы топчемся на месте! Что там происходит?

— Я не знаю, месье.

— Ты никогда ничего не знаешь!

— Месье, я мигом. Вот только привяжу нашего ослика к вашему седлу…

— Ах ты, негодяй! Ты хочешь, чтобы за мной тащился этот длинноухий урод? Тогда осел — это ты! Я лучше сам пойду посмотрю, в чем там дело.

Спереди доносилась ругань. Капитан бросил огрызок, на который с лаем набросились тощие псы, и, взяв под уздцы свою малорослую кобылку, с достоинством повел ее к месту происшествия.

Покрытая брезентом повозка с продовольствием стояла поперек дороги, что и явилось причиной остановки. Еще живая курица, привязанная за лапки к повозке, тщетно била крылышками, теряя последние перья в попытках освободиться. Группа необученных новобранцев с любопытством смотрела на это, и каждый уже представлял себя продавцом жареного мяса. Маркитантка и кучер причитали, но сами сделать ничего не могли. Мало того, на глазах у капитана д’Эрбини одна из упряжных лошадей упала замертво. Вольтижерам [1] Вольтижер (фр. voltigeur) — солдат французской армии (1804–1871), отличавшийся особой ловкостью и одинаково годный как в пехоту, так и в конницу (Прим ред.) в потрепанных мундирах удалось распрячь ее.

Д’Эрбини подошел поближе. Теперь оставалось лишь оттащить труп в сторону, однако солдаты, несмотря на их количество и усердие, сделать этого не могли.

— Вот бы сюда пару здоровенных першеронов, — сказал кучер.

— Да где же их возьмешь? — ответил кто-то из вольтижеров.

— Нужна крепкая веревка, — с тоном знатока вмешался д’Эрбини.

— А что потом, господин капитан? Ведь это животное такое тяжелое.

— Не болтать! Надо привязать веревку за бабки и стащить лошадь с дороги. Понадобится человек десять.

— Мы теперь не крепче этой лошади, — вставил свое слово молодой сержант с болезненным лицом.

Д’Эрбини подкрутил усы, почесал крылья носа, а нос у него был длинный и толстый. Он уже собрался было возглавить операцию по очистке дороги, как вдруг его остановил протяжный громкий крик, который доносился из-за поворота дороги. То был ровный, непрерывный величественный гул. Толпа зевак, собравшихся возле повозки с продовольствием оцепенела. Все взгляды устремились туда, откуда исходил этот несмолкающий шум, который не имел ничего общего со звуками боя. Скорее, он напоминал многотысячный хорал. Многоголосие то крепло в едином порыве, резонируя, словно среди колонн храма, то затихало, и это повторялось вновь и вновь, приобретая все более выразительное звучание.

— Что они там горланят? — спросил капитан, ни к кому не обращаясь.

— Я знаю, месье, — сказал Полен, который уже появился в толпе.

— Так что ты молчишь, черт возьми!

— Они кричат: «Москва! Москва!»

Миновав поворот скучной однообразной дороги, передовые батальоны взошли на Поклонную гору, и перед ними открылась панорама Москвы. Вдали, в самом конце унылой равнины, красовалось что-то восточное. Поначалу солдаты молчали в полном изумлении, а затем разразились радостными криками. С любопытством смотрели они на этот огромный город с излучинами серой реки. Солнышко подкрасило красные кирпичи крепостных стен и плавно перенесло свои лучи на букет золоченых куполов. Французы глаз не могли оторвать от разноцветных маковок церквей и колоколен, украшенных золотыми звездами, островерхих башенок, дворцовых галерей. Их удивляли ярко-вишневые и зеленые крыши, живые краски оранжерей, разбросанные тут и там заплаты пустырей, огороды и сады, речушки, озера и пруды, сияющие на солнце, словно лужицы расплавленного серебра. Еще дальше, за зубчатыми стенами, виднелись предместья и деревни, обнесенные земельным валом. Многим тогда почудилось, что они оказались где-то в Азии. Гренадеры, пережившие все ужасы египетской кампании, с опаской вглядывались в этот мираж и думали, как бы не появились вновь, словно в жутком сне, дикари Ибрагима Бея в кольчугах под бурнусами, размахивая бамбуковыми пиками с черными шелковыми кисточками. Но большинство — все те, кто помоложе, уже предчувствовали заслуженное вознаграждение: светловолосые славянки, вкусная пища, море вина, отдых в чистой постели.