Джозеф О'Коннор: Ковбои и индейцы

На лестничной площадке, напротив ванной, была маленькая комнатка, где Эдди разглядел две кровати с ночными столиками. Реймонд сидел за столом у окна, с калькулятором в руках, курил и что-то бормотал себе под нос.

— Все в порядке, Эдди? — спросил он.

— Конечно, Реймонд. У вас там обалденная джакузи!

— Да уж, размер будь здоров. — Реймонд засмеялся. — Иногда очень здорово помогает.

Эдди посмотрел на кровати, застланные одинаковыми стегаными покрывалами.

— Твоя мать — хорошая женщина, — внезапно сказал Реймонд, не глядя на Эдди. — Ты не думай, я люблю ее.

— Я знаю, — ответил Эдди. — Знаю.

— Ну да, конечно. — Реймонд покраснел.

— Я правда знаю, Реймонд, — повторил Эдди, — не волнуйтесь.

— Разные бывают ситуации… — Реймонд пожал плечами, глядя в окно.

— Да, жизнь — штука паршивая, — кивнул Эдди. — Ничего не попишешь. Это ни для кого не новость.

Когда Эдди спустился вниз, они с матерью заговорили о будущем. Эдди рассказал ей о Саломее и о планах, которые они строили.

— Как-как? — переспросила его мать. — Что это за имя?

Эдди объяснил, что она протестантка; мать смущенно кивнула, потом несколько раз повторила: «Саломея, Саломея…» словно это была строчка из стихотворения, а потом сказала, что Эдди надо как следует проверить себя и не терять голову, и засмеялась.

Эдди сказал ей, что они очень счастливы вместе и что она нашла ему место помощника режиссера в телепрограмме о религиозной музыке, которая будет выходить вечером в воскресенье начиная со следующего года. Они думают пожениться, как только накопят немного денег. Музыку он решил бросить. Их менеджер провалил все дело, наврал с три короба. А начинать все заново слишком тяжело и не стоит труда. Он займется новой работой, немного остепенится.

— Как видишь, мне пришлось расстаться с «ирокезом», — сказал он, проведя рукой по голове. Непривычно было чувствовать под ладонью отросший колючий ежик. — Ради новой работы.

— Что ж, — сказала мать Эдди. — Правильно сделал, ты уже староват для таких вещей.

В ее голосе сквозила легкая грусть.

— Точно, — рассмеялся Эдди, — староват.

— На телевидении публика поприличнее, — сказала она, — и с нормальными волосами ты прекрасно выглядишь, Эдди. Ты красивый.

— Правда? Ты так думаешь?

— Да, — улыбнулась она, — но ты и сам знаешь.

Они поговорили еще немного, в основном о Патриции и ее приятеле Роде, обо всех их соседях по Беккет-роуд. Но прежде чем мать позвала Реймонда вниз выпить пива, Эдди кое о чем спросил ее:

— Ты счастлива, мама? Как думаешь, теперь ты счастлива?

Она снова посмотрела в камин, приглаживая кофту на плече. Рассмеялась. Поднесла салфетку ко рту, прикусила уголок.

— Странный вопрос. — Она задумчиво посмотрела на Эдди. — Честно говоря, я не знаю, счастлива я или нет, но я довольна, как мне кажется. Я знаю, Эдди, это не одно и то же. Но все-таки кое-что, верно, сынок?

— Да, — улыбнулся он, — это уже кое-что.

Потом пришел Реймонд и, к ужасу Мэй, зубами открыл пивную бутылку. Они втроем сидели в гостиной, пока снаружи не стемнело и не загорелись уличные фонари. Реймонд держал Эддину мать за руку и смеялся до слез, когда Эдди рассказывал забавные истории из ее прошлого.

Когда Эдди собрался уходить и стоял в прихожей, мать сунула что-то ему в ладонь.

— Так, пустяк, — сказала она. — Навести свою подругу в больнице. Отвези ей гостинец.

He слушая Эддиных возражений, она заставила его сжать пальцы.

— Ты похож на меня, Эдди. На меня и на отца. Людям вроде нас нужны друзья. Мы слишком упорно цепляемся за прошлое. Давно пора забыть его, а мы не понимаем. Кто-нибудь должен нам подсказать.

В горячей ладони Эдди лежал мятый пятидесятифунтовый банкнот. Он поцеловал мать, она оставила на его щеке след розовой помады. Реймонд сказал, чтобы Эдди непременно зашел снова.

— Не пропадай так надолго, — сказал он.

Они стояли у калитки и махали Эдди рукой, пока он не исчез из виду.

Когда Эдди вернулся в город, было уже темно. Улицы Южного берега кишели народом, кругом веселые смеющиеся лица. В лужах отражались неоновые огни, воздух полнился соблазнительным запахом хот-догов, кебабов и жареного лука. Повсюду звучала музыка — из окон автомобилей, из домов, из открытых дверей пабов. Всхлипы хип-хопа, грохот тяжелого рока, вой саксофонов, барабанная дробь. Субботний вечер в Лондоне — улицы, полные искусительных обещаний. Вечер поцелуев и признаний. Нарядные люди, стройные девушки в выходных платьях, богачи в роскошных костюмах. Каждый из гуляющих по набережной походил на кинозвезду.