Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

— Реймонд, — сказала она, не глядя на вошедшего, — это мой сын Эдди.

Здоровяку Реймонду было лет шестьдесят, а то и чуть больше, загорелое лицо, крепкая мускулатура, счастливая улыбка. Судя по выговору, коренной лондонец. Напомаженная серебристая шевелюра зачесана назад. На нем была зеленая клетчатая рубашка без воротника и вельветовые брюки, живот свешивался поверх ремня. Он напоминал строительного рабочего или, к примеру, водопроводчика, но не был ни тем, ни другим. Он занимался джакузи. По крайней мере, так он сказал, когда мать Эдди попросила его рассказать что-нибудь о себе. Реймонд вытер руки о штаны, потом крепко пожал Эдди руку и долго ее не отпускал. Он пришел из сарая, где колол дрова, и от него сладко пахло древесными щепками. Он угостил Эдди жвачкой. Даже пальцы у него поросли волосами. Эдди улыбнулся.

— Значит, джакузи занимаетесь? — спросил он.

— Верно. — Реймонд рассмеялся. — Все анекдоты на эту тему я уже слышал, и, если вы посмеетесь надо мной, Эдди, я не обижусь.

Эдди снова улыбнулся.

— Вы прямо копия своей матери, — сказал Реймонд. От улыбки его красное лицо собиралось в морщинки. Говорил он мягко и вежливо. — Мы так рады, что вы приехали, правда, Мэй?

— Нет, — сказала она. — Он весь в отца. Когда открыла дверь, я было подумала, что это он, честное слово.

Реймонд посмотрел на Эдди так, словно знал, как выглядит Фрэнк.

— Правда? — Он опять улыбнулся. — В самом деле? Вот забавно!

Над крышей дома пролетел самолет. Пол задрожал, стекла в окнах задребезжали. На улице в притворном ужасе завопили дети.

— Приготовь нам чайку, Реймонд, — сказала мать, взяла Эдди за руку и провела в гостиную. — Господи, если бы я знала, что ты придешь.

— Это уж точно, босс! — Реймонд деланно вздохнул и поправил картину на стене.

В углу маленькой комнаты стояло пианино, накрытое белой кружевной скатертью, на которой выстроились фарфоровые безделушки и хрустальная ваза. В гостиной было холодно, и мебель оттенка морской волны еще усиливала это ощущение. Узор на столешнице кофейного столика изображал карту мира. На стеллаже аккуратными стопками лежали журналы.

— Значит, это и есть Реймонд, — сказал Эдди, чтобы не молчать.

— Да, это он.

Мать долго смотрела в пустой камин, словно там пылал огонь.

— Мы вместе строим жизнь, — внезапно сказала она, прикуривая сигарету. Эдди барабанил пальцами по подлокотнику.

— Ясно, — обронил он. И опять настала тишина.

— Я теперь курю, — радостно сообщила она.

— Да, — кивнул Эдди, — я тоже.

— А еще немного рисую.

— Молодец! — с легким удивлением воскликнул Эдди. — Вот здорово.

— Умеренно, — угощая Эдди сигаретой, сказала она. — Не слишком увлекаюсь.

Эдди жевал жвачку.

— Я имею в виду сигареты, — пояснила мать. — А не рисование. — Она нервно засмеялась.

Эдди промолчал. Мать кивнула и выдохнула облачко дыма, медленно поплывшее по комнате.

— Вчера вечером я звонила твоему отцу, — серьезно сообщила она. — Реймонд по пятницам покупает мне «Айриш пресс». Мы так встревожились, когда прочли в газете эту страшную новость. Встревожились за тебя.

— Да, — кивнул Эдди, — я хотел туда съездить, но времени не было.

— Все-таки надо было поехать. На похороны.

Нет, сказал Эдди, похороны состоятся в Штатах. Все уже улажено. Родители Дина Боба прилетают на днях, чтобы забрать его.

— Ну, ты понимаешь, — прибавил он, — забрать его дурацкое тело, и все такое… — В глаза ему попал дым, Эдди сощурился и заморгал. — Его останки, кажется, так это называется.

— Н-да, — сказала мать с нервным смешком. — Странно, я так привыкла к бедняге Дину, он для меня стал почти как родной. Словно из нашего, ирландского племени.

Эдди ничего не сказал.

Ужасно, опять повторила мать, просто ужасно. Эдди согласно кивнул, мечтая, чтобы она переменила тему.

— Он часто о тебе спрашивал, — сказал Эдди. — Думаю, ты ему очень нравилась.

У матери дрогнули губы, казалось, она вот-вот опять заплачет. Приятно слышать, сказала она, Дин всегда был таким милым, таким красивым мальчиком; ах, какая потеря, поневоле задумаешься…

— Фрэнк и я, — начала она, поспешно кивнула и поправилась, словно Эдди не знал, о ком она говорит, — твой отец и я… Твой отец и я… — Она замолчала, так ничего и не сказав.

Вошел Реймонд с подносом, который аккуратно поставил прямо на украшенный картой столик. Даже язык высунул от усердия. Перевернутые чашки звякали о блюдца. Потом Реймонд хлопнул в ладоши и предложил немного погреться. В комнате стало, пожалуй, еще холоднее — вечерело, меркнущий свет наливался темной медью. Эдди сказал, что все и так хорошо, но Реймонд стоял на своем и в конце концов театральным жестом повернул ручку термостата на стене.