Карлос Фуэнтес - Избранное

- Панчо Вильи нет в этой деревне?

- Нет. Он идет впереди. И люди уходят. Нас осталось уже немного.

- Что вы мне обещаете?

- Мы оставим вас живым тут, в тюрьме, и ваши друзья вас освободят.

- Да, если наши победят. Если нет...

- Если мы их разобьем, я даю вам коня и вы бежите.

- А вы стреляете мне в спину.

- Значит, не...

- Нет. Нечего мне вам сказать.

- В каталажке - ваш приятель-яки и лиценциат Берналь, посланец Каррансы. Вместе с ними будете ждать приказа о расстреле.

Сагаль встал.

Ни один из них не испытывал никаких чувств. Чувства каждого - на той, на этой ли стороне - были парализованы, раздавлены повседневным напряжением непрестанных боев, боев вслепую. Они разговаривали машинально, без всяких эмоций. Полковник хотел получить сведения и давал возможность выбирать между свободой и расстрелом; пленный отказывался сообщить сведения: не Сагаль и Крус, а две сцепившиеся шестерни разных военных машин. Поэтому известие о расстреле было встречено пленным с полным спокойствием. Правда, спокойствие это позволяло ему осознать чудовищное равнодушие, с каким он обрекал себя на смерть. И вот он тоже встал, выпятил нижнюю челюсть:

- Полковник Сагаль, мы долгое время подчинялись приказам, не имея возможности что-то сделать... что-то такое, что позволило бы сказать: это делаю я, Артемио Крус; делаю по своей воле, не как офицер. Если вам надо убить меня, убейте как Артемио Круса. Вы уже говорили - все это кончается, люди устали. Я не хочу умирать как последняя жертва победы, и вы тоже, наверное, не хотите умирать как последняя жертва поражения. Поступите со мной, как человек с человеком, полковник. Я предлагаю вам драться на револьверах. Проведите черту посреди патио и выйдем навстречу друг другу с оружием в руках. Если вам удастся ранить меня до того, как я перейду черту, вы добьете меня. Если я перешагну черту и вы не попадете, вы меня отпустите.

- Капрал Паян! - крикнул Сагаль, сверкнув глазами.- Отведите его в камеру.- Потом повернулся лицом к пленному: - Я не сообщу вам часа казни, сидите и ждите. Может, это будет через час, а может, завтра или послезавтра. И все же подумайте о том, что я вам сказал.

Лучи заходящего солнца, проникавшие сквозь решетку, золотили силуэты двух узников. Один из них ходил, другой лежал на полу. Тобиас попытался прошептать какое-то приветствие; тот, что метался по камере, повернулся к вновь вошедшему, едва только закрылась дверь и ключи капрала щелкнули в замочной скважине.

- Вы капитан Артемио Крус? Я Гонсало Берналь, парламентер главнокомандующего Венустиано Каррансы.

Берналь был в гражданском платье - в кашемировой куртке кофейного цвета с хлястиком. И капитан взглянул на него так, как глядел на всех штатских, которые лезли в мясорубку войны: нехотя, с презрительным равнодушием. Но Берналь продолжал, вытерев платком свой широкий лоб и рыжеватые усы:

- Индеец совсем плох. У него сломана нога. Капитан пожал плечами;

- Терпеть недолго.

- Что там слышно? - спросил Берналь, задержав платок у самых губ; слова прозвучали глухо.

- Всех нас поставят к стенке. Но когда - не говорят. Не пришлось помереть от простуды.

- И нет надежды, что наши подоспеют?

Он перестал ходить по камере. Глаза, невольно сверлившие потолок, стены, решетчатое окно, земляной пол в поисках лазейки для побега, остановились на этом новом враге, на лишнем соглядатае.

- Воды тут нет?

- Яки всю выпил.

Индеец стонал. Он подошел к изголовью каменной голой скамьи, служившей также кроватью, нагнулся к медному лицу. Его щека почти коснулась щеки Тобиаса, и впервые - так явственно, что он отпрянул назад,-перед ним возникло это лицо, прежде бывшее только темной маской, одной из многих, которые принадлежали безликим воинам и в его сознании сливались воедино с быстрыми ловкими телами - войском. Да, у Тобиаса было лицо, и он видел его, страдальческое, суровое. Сотни белых морщинок - от смеха, от гнева и от солнца - бороздили уголки век, широкие скулы. Толстые губы беззлобно улыбнулись, а в черных узких глазах мелькнуло что-то похожее на радость.

- Значит, ты пришел,- сказал Тобиас на своем наречии; капитан научился его понимать, командуя солдатами-индейцами с гор Синалоа.

Он пожал нервно подрагивавшую ладонь яки.

- Да, Тобиас. Но сейчас важнее другое: нас расстреляют.

- Так должно быть. Так сделал бы и ты.

- Да.

Наступила тишина; солнце уходило из камеры. Троим пленникам предстояло вместе провести ночь. Берналь бродил по камере. Капитан опустился на землю и что-то рисовал в пыли. Снаружи, в коридоре, зажглась керосиновая лампа и зачавкал дежурный капрал. С равнины потянуло холодом.