Array Шэнь Жун - Царь-дерево

Отвел бы хоть душу! Порадовался! Ну а потом? Позади у него жизнь, в которой беда шла за бедой, впереди перекресток с указателями на все четыре стороны света, надо самому выбрать, по какому пути идти. Человеку свойственно ценить порядочность, сохранять собственное достоинство, стремиться к правдивости, твердости, чистосердечию. Но случается, что кровные интересы или внезапно возникшие трудности неумолимо побуждают его преодолеть естественные стремления. И если бы жесткой прямолинейности по принципу «лучше сломаться, чем согнуться», было достаточно, чтобы человеческая жизнь потекла вольно и беспечально, то вряд ли остался бы нам завет от предков: «Наклонись, когда стоишь под стрехой!» Следуя ему, исполины-ханьцы тоже, бывало, склонялись, молча снося обиды и оскорбления.

Склониться не перед кем-то, склониться перед судьбой! Судьба любит посмеяться над человеком…

Пэну двадцать восемь лет, он еще не женат. Ему был год, он лепетал первые слова, когда ему просватали Цзюйцзюй, еще не вышедшую из материнского чрева. Их отцы ушли на заработки из деревни и бурлачили на берегу большого канала в уезде Ляочэн. Они были нищими из нищих. В тридцать втором году республики (1943) по дороге в Ханчжоу отец Цзюйцзюй слег и чуть не умер на чужбине. Тогда отец Пэна бросил работу, взвалил умирающего земляка на спину и где посуху, где по воде с трудом дотащил его до дому. Отец Цзюйцзюй умер дома, умиротворенный мыслью, что его кости не будут зарыты в чужой земле. Перед смертью он наказал своей беременной жене: «Родишь мальчика — будет братом Гоу-цзы, родишь дочь — будет невесткой в их доме».

Так сватали в старину, и этот старый феодальный обычай стал причиной многих любовных трагедий, но он же дал и немало счастливых супружеских пар.

С тех пор как Пэн помнит себя, они с Цзюйцзюй были всегда вместе — водой не разольешь! Он был старше ее, и ей полагалось звать его старшим братом. Но Цзюйцзюй была выше его, она звала его детским именем.

— Гоу-цзы, налови мне кузнечиков!

— Ладно, наловлю!

— Гоу-цзы, нарви фиников!

— Ладно, принесу!

Он во всем слушался ее.

На вязе распустились сережки. Расцвел лимонно-желтый лилейник… Вода в канале спала… Дети убегали с корзинами в лес за стручками, на огород за капустой. Мальчишки дразнили мальчика и девочку, кричали вслед: «Жених и невеста!» Они не сердились. Цзюйцзюй это даже нравилось.

— Гоу-цзы, меня называют твоей невестой!

— Так и есть! Мама тоже так говорит.

— Но ведь мы не женаты!

— Скоро поженимся!

— У меня нет красивого наряда…

— Хочешь, я сплету тебе венок?

Из душистых ярких полевых цветов он сплел венок и надел ей на голову.

— А цветной паланкин?

— Айда к Шунь-цзы!

Шунь-цзы был вожаком деревенской детворы. С шумом и хохотом мальчика и девочку подняли на руки, и веселое шествие, возглавляемое Шунь-цзы, который трубил в цветок тыквы, двинулось по деревне, как во время настоящей свадебной церемонии. Потом они повзрослели и больше не играли в «свадьбу». С ранцами за плечами они вместе бегали в школу за три ли от деревни. Но однажды глупая выходка мальчика положила конец их чистой детской дружбе. Это случилось, когда, возвращаясь как-то из школы, они встретили Шунь-цзы. Он не учился, пас коров. Сидя на раскидистой ветке тополя, он при виде их стал дразнить Цзюйцзюй:

— Ах ты бесстыжий! — возмутилась девочка.

— Ха-ха-ха! — Шунь-цзы, смеясь, спрыгнул с дерева. — Глянь-ка, Гоу-цзы, — сказал он, размахивая перед его носом искусно сплетенной корзинкой с кузнечиком, — настоящий, «королевский»… дерни-ка ее за сиську, и эта штука твоя.

Гоу-цзы дрогнул. В мгновение ока, как шкодливый щенок, он набросился на Цзюйцзюй, задрал рубаху и дернул за еще не оформившуюся детскую грудь. Цзюйцзюй громко заплакала. Ей было девять лет, и ей был уже знаком стыд. А десятилетний мальчуган все еще пребывал в бесстыдном возрасте.

С тех пор Цзюйцзюй отвернулась от него, и он не старался помириться с ней… Сменяли друг друга времена года, длинной чередой шли дни за днями, он все еще был угловатым подростком, когда она превратилась в красивую девушку. У нее в семье после смерти отца остался старший брат — единственная мужская рабочая сила, поэтому Пэн Шукуй безотказно помогал им. Говорят: «Зять — половина сына»; мать Цзюйцзюй любила будущего зятя, как родного, он тоже приходил сюда, как в свой дом. Возьмется за мотыгу — сразу два огорода вскопает, принесет дров или риса — на два дома разделит. Соседи завидовали матери Цзюйцзюй, тому, что судьба послала ей послушного зятя. Похвалы долетали до ушей молодых людей, западали в душу.