Array Шэнь Жун - Царь-дерево

Ночь, тишина. Слышно только журчание воды. Издалека гулко доносятся припевки лодочников, и опять все тихо, тихо кругом…

— Эх, лучше уж пойти с бечевой, — вздыхает Пэн.

— Я… не корю тебя, — с болью отзывается Цзюйцзюй.

— Нет… — сжав ее руку, говорит Пэн, — я сам так думаю…

— Не думай… помнишь песню, что пела мама?

И склонив голову ему на плечо, она тихо запела:

То была заунывная, печальная песня, которую пели в бурлацких семьях из поколения в поколение, в ней были запечатлены для Цзюйцзюй надсадный тяжкий труд отца, неизбывная скорбь матери. В ее представлении лямка за спиной и горе были неразлучными спутниками.

— Будь спокоен, — мягко говорила девушка, — я буду ждать тебя всю жизнь.

— Цзюйцзюй, я виноват перед тобой…

— Опять ты за свое! Жарко, я вся вспотела. — Она нарочно сменила тему разговора.

— Искупайся, я покараулю!

И он отвел глаза. Далеко на реке то ярко, то тускло мигали фонари на рыбачьих лодках. Но обострившимся слухом он «подглядел» каждое ее движение. Раздался шорох. Она спустилась к воде.

— Потри мне спину!

Он взглянул вниз: Цзюйцзюй стояла боком к нему, по пояс в воде, прикрывая руками грудь. Полные белые плечи, залитые светом луны, ослепили его. Скинув одежду, он сбежал вниз. Сердце бешено колотилось. Осторожно окатив ее пригоршней воды, он слегка дотронулся своей грубой рукой до ее гладкой спины. Рука его дрожала, он почувствовал, как девушка тоже вздрогнула всем телом. Пэн с трудом владел собой, кровь закипела в нем, охваченный страстью, он повернул к себе девушку и крепко сжал в объятиях. Цзюйцзюй бессильно повисла на его руках, вдруг всхлипнула и тихо заплакала. Он совсем смешался, на ум пришла его бесстыдная детская выходка. Вот и сейчас он снова обидел Цзюйцзюй… Срам, позор! Он готов был провалиться сквозь землю. Здоровенный верзила, который не может справить дом и привести в него жену и у которого еще хватает совести на такой циничный поступок — по-воровски овладеть девушкой, чтобы утолить свои физиологические потребности. Какое скотство, какой стыд! Руки, державшие Цзюйцзюй за талию, упали. Он резко отвернулся, плечи его вздрагивали.

— Шукуй, не надо, — с болью сказала она.

Наивная Цзюйцзюй мечтала на прощанье подарить себя возлюбленному. Она не хотела, чтобы он страдал, и готова была на все ради него. С силой она повернула к себе его голову, поцеловала в губы, глаза… Спокойно лился ровный свет луны. В мутных водах древней Юньхэ Пэн крепко сжимал в объятиях Цзюйцзюй, и сердце его обливалось слезами…

— Пора кушать, командир, — тихо окликнул его Сунь Дачжуан. С полной миской он стоял у его койки.

— Отстань! — не шелохнувшись и не открывая глаз, бросил Пэн Шукуй. Он лежал на боку все в той же позе, лицом к стене. Вдруг его кольнуло, что перед ним Сунь Дачжуан, и он почувствовал неловкость. Дачжуан был солдатом из его отделения, и Пэн лучше других знал, каким обездоленным было его прошлое. Устыдившись, что сорвал злобу на человеке, еще более несчастном, чем он сам, Пэн вскочил, взял из рук Дачжуана миску. — Дачжуан, ты тоже иди есть… иди, — мягко сказал он. Затем попытался улыбнуться, но в носу предательски защекотало, и он поспешил опустить голову.

Учеба окончилась. Три дня просидев на жестких скамейках, они телом отдохнули, а душой извелись. В воскресенье им дали свободный день, четвертый с начала строительства. Комиссар Цинь Хао благоволил к ним. После завтрака Пэн Шукуй слонялся, не зная, где бы укрыться, чтобы в уединении покурить. Ударники тщательно приоделись, словно собираясь на далекое свидание. Но делали все скорей по привычке, потому что идти было решительно некуда: в окрестностях Луншаня на несколько десятков ли кругом была всего одна захудалая деревушка Лунвэй в сорок с лишним дворов. По одному они стали собираться как всегда во времянке и, усевшись на корточки, прикидывать, чем занять досуг. Это был самый маетный день в отделении. Они привыкли к работе в штольне — бурить, взрывать, очищать штреки от выбуренной породы, крепить стояки, а выйдя из нее, заготавливать материал, тачками перевозить его, утром «обращаться за высочайшими указаниями», вечером — рапортовать о результатах, словом, заняты были так, что иной раз по нужде сходить некогда. С утра до ночи они без отдыха вертелись, словно их вместе с песком, камнями и кладочным раствором засыпали во вращающийся барабан, где они, не останавливаясь ни на секунду, перекатываются, сталкиваются, трутся друг о друга… но при этом они ели за двоих, крепко спали и боялись только одного — остаться без дела. В двадцать лет молодая кровь бурлит, как вода в горном потоке, здоровая чувственность рождает естественные для нормального человека желания и потребности. Но здесь, заброшенные в горах, где пестрое женское платье — несбыточное видение, они — монахи поневоле. Люди, которым по плечу были жестокие тяготы службы и кровавые схватки, не могли вынести унылой серой скуки. Сунь Дачжуан вытащил из-под койки сплетенную из ивовых прутьев клетку, сказав, что хочет поймать в лесу птичку и нарисовать ее.