Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Когда-то он назывался Палевский. Потом его сделали Елизаровским. Сорок лет ровно я шагал по его асфальту до станции метро «Елизаровская». Вру, конечно: во-первых, не всегда ровно, во-вторых, не совсем сорок. Надо вычесть из заявленных сорока годы, пущенные на жизнь семейную. Хотя прожиты они не напрасно. Детей трое, жен – две, луна в небе одна.

Станцию метро «Елизаровская» один мой знакомый реббе ласково называет «Елеазаровская» – должно быть, в честь благочестивого библейского старца, замученного за то, что отказался есть языческую жертвенную свинину. «Елизаровская» – та самая станция, что находится за остановку до «Ломоносовской», описанной Сергеем Довлатовым в рассказе из сборника «Чемодан».

Был такой фабрикант Паль. Был и был, мне-то до него что. Ну владел он ткацкой мануфактурой, ну назвали в честь этого немца много городских мест в районе, где он хозяйничал. Некоторые названия остались: больница Палевская, Палевский сад…

Елизаров мне ближе по композиции. Революционность его практическая. Когда я работал в Эрмитаже (кто не знает, это такой музей) – а отработал я в Эрмитаже ровно двенадцать лет, – раз в году, в январе, по-моему, на Малом эрмитажном подъезде вывешивался листок с планом. То есть это был план безотлагательных реставрационных работ – тех работ, не сделай которые, все порушится, включая скелет китов, на коих держится Евразия и Афроамерика. И в первой его строке значилось: «Реставрация исторической лодки, на которой В. И. Ленина переправили через озеро Разлив». Пункт из плана воспроизвожу по памяти, но формулировка по сути правильная. Хранилась эта историческая лодка в доме-музее… Вот, хотел сказать «Елизарова», но выяснилось, что не Елизарова, а Емельянова. Надо бы, конечно, поправиться и убрать неверную информацию, чтобы в очередной раз не выставлять себя идиотом, но это же художественная проза, и к ней неприменимы законы, диктуемые окружающей нас действительностью. Тем более чуть выше я объявил, что Елизаров мне ближе по композиции.

Елизаров, который не Емельянов, умер в 1919 году. Емельянов умер в 1975-м, оттянув пятилетний срок (дали десять, вступилась Крупская), потом ссылка в республике Казахстан. Знаете, за что? За то, что был знаком с Лениным. Какой отсюда следует вывод? Правильно. Никогда не разговаривайте с неизвестными, вдруг это окажется Ленин.

Станция метро «Елизаровская» – имени хорошего человека.

Стою я на выходе из метро, подходит ко мне незнакомец и говорит: «Слушай, не поверишь, я – гений!» Я ему: «Почему? Я верю». Дал ему пять рублей, гению чего бы не дать. Гений пожал мне руку и отправился на юго-восток.

В моем бесперспективном районе и топография какая-то специфическая. Шлаков вал, Химический переулок, Бросов тупик… Вот гуляю я долгим вечером, обласканный короткой луной. Рельсы лежат в траве, подъездные пути к чему-то. Смотрю и вижу: телефонная будка. А в ней женщина, режет себе вены опасной бритвой. Я спросил ее: «Вы это зачем?» – «Пошел мимо!» – грубо отвечает мне женщина. Я сказал ей: «Но почему?» – «По кочану», – говорит мне женщина. Я кивнул и ушел в троллейбус, который остановился на остановке.

Как сейчас помню, родился я в пятницу, 9 января, в день памяти Кровавого воскресенья. Роддом, в котором это случилось, располагался на проспекте Обуховской обороны между проспектом Елизарова и улицей Ольминского. Папа нес меня пешком по снежку, завернутого в теплое одеяло. Рядом шагала мама. Был я легкий, январь был снежный, до смерти Сталина оставалось два месяца без трех дней. До смерти мамы оставалось более полувека. Нести папе меня было неблизко. До Уездного проспекта, где мы жили в заводском деревянном доме, от роддома было километра два-три. Но для счастливого отца, которым мой папа стал, разве это расстояние – два-три километра?

Самое длинное путешествие, совершенное мной в младенчестве, – это путь от дома на Уездном проспекте до церкви Троицы, в которой меня крестили. Церковь эта в народе называется Куличом и Пасхой и расположена в дальнем конце проспекта Обуховской обороны. За восемьдесят лет до меня в этой церкви крестили Колчака, будущего русского адмирала, исследователя полярных морей и неудачливого верховного правителя взбаламученной большевиками России. Имя-отчество у него были как у меня – Александр Васильевич.

Так я стал человек крещеный.