Александр Григоренко - Потерял слепой дуду

– Найдете – дам, – отрезала Анна.

Поговорив о чем-то свалянными голосами, так что слов не разобрать, они допили пиво, поднялись и, сказав Анне: «Жди здесь», – ушли.

Вернулись они довольно быстро – уже втроем, вместе с ними, пошатываясь от непомерной длины каблуков, шла женщина, смуглая, скуластая, худоногая, в застиранной блузе и развевающейся синтетической юбке, какие носили лет десять назад. Эта женщина сама поздоровалась – те двое стояли чуть в сторонке, – взяла фотографию и через полминуты сказала с тихим удивлением:

– Так это Шурка.

– Шурик, – поправила Анна.

– Ну я и говорю, Шурка это… У, мать твою, я и не видела, что он такой.

– Где он? Живет здесь?

Вдруг что-то переменилось в женщине, она заговорила высоким, ныряющим голосом и словами, которые никак не вязались с ее скулами, юбкой и ободранными каблуками:

– Нет, вы знаете, он здесь не живет, но часто бывает, кстати, здесь есть несколько таких же, глухонемых, он с ними встречается, кстати, если что, я их язык немного понимаю, могу перевести, если потребуется.

– Сейчас где он? – строго спросила Анна.

– Вы знаете, в данный момент не могу сказать, где он, уже недели две, как его не видела, но я могу передать ему… А что, кстати, ему передать?

– Вы кто? Надя?

– Я? – Она улыбнулась во весь рот, оголив пустые десны на месте коренных зубов. – Нет, не Надя, и, по-моему, нет у нас никакой Нади, во всяком случае, я не знаю… Так что передать?

Помолчав, Анна сказала потухшим голосом:

– Скажите, что тетя Анна приходила. Что ищет его.

– Хорошо, обязательно передам.

Повисло неловкое молчание.

– Вы не волнуйтесь, обязательно…

Подошел тот, который с детским лицом:

– Маманя, это… триста получается.

– Какая я вам маманя, – сказала Анна, доставая деньги.

Домой она ехала мрачная, думая о том, как глупо дала обмануть себя – совсем как в молодости, когда ходившие по квартирам цыгане всучили ей трехлитровую банку меда, оказавшегося крашеной известью. Надо было не называть имя Шурика. Или стоило бы походить еще, поспрашивать…

Он пришел, когда Анне оставалось четыре дня до отъезда.

Так же потрошила она холодильник, яростно гремела посудой, и от крика ее ныли стены в сенях:

– Где ты был, скотина комолая?! Тетя Аня ждала тебя! Ждала!

Он лупал глазами:

– Додик! Додик! – и говорил это с такой убежденностью, будто с неба в тот день валились камни.

В паспортном столе строгая майорша их узнала, улыбнувшись, спросила:

– Нашелся?

– Ой, мы заболели, – дрожащим от волнения голосом ответила Анна.

В довершение счастья, женщина сказала ей, что ввиду особого случая документы Шурику постараются возобновить в самые сжатые сроки. Так впоследствии и вышло: через неделю с лишним был у Шурика новый паспо рт с прежней пропиской, а вскоре – сберкнижка и пенсионное удостоверение.

А тогда, уже на улице, Анна кричала ему в лицо:

– Тебе должны прийти деньги! Много! Пенсия твоя. Не трать все. Дочке дай денежку. Денежку дай дочке, слышишь? Сними квартиру и подальше от алкашей. Подальше. Пойди в центр для инвалидов, в центр! Знаешь, куда идти?

– Днаю.

– Вот, иди. Ляг в больницу, я тебя умоляю, ляг в больницу. Тебе должны помочь. И не пей, слышишь, говорю тебе…

На другой день она уехала. Возвращение в Нижнеудинск Анна не любила, но те почти четверо суток пути оказались приятными для нее, потому что она была довольна собой, рада, что упорство ее и строгость не прошли даром, она сделала все, ей не в чем упрекнуть себя, в отличие от родни…

Анна помнила усталые глаза Шурика и не удивлялась им, потому что не раз видела, как глядит свалившееся на человека несчастье.

Она не знала, что ходил за ней, смотрел на нее совсем другой человек.

Книг за свою жизнь Шурик прочел не так уж много, и большую часть в детстве – особенно за то недолгое время, когда бабушка заведовала деревенской библиотекой и он почти каждый день, набегавшись по жаре, ходил к ней, сидел в самой прохладной комнате клуба.

– Чево сидишь, бери книжку-ту, лоботряс, – улыбаясь, подталкивала его Валентина, и он брал.

Но помимо тех, настоящих книг, Шурик знал несуществующие книги. Он мог читать во сне, проснуться, опять уснуть и продолжить с того места, на котором остановился. Когда просыпался совсем, все забывал, но иногда какое-то событие оставалось в памяти, и настолько ясное, что он потом, через многое время, не мог разобрать, где он это увидел, в действительности или во сне. Такую он знал за собой особенность, втайне гордился ей.