Жан-Пьер Отт - Любовь в саду

Вот она, легка на помине — фланирует, сама непринужденность и благодушие. Она скользит, льнет всем телом к земле, к ее выпуклостям и ложбинкам, огибает препятствия или штурмует их, попеременно удлиняясь и укорачиваясь. Иной раз она замирает, почуяв опасность или расселину, — как перед обвалившейся дорогой или обрушившимся мостом. Ею овладевает тревога — и вместе с тем нерешительность. Она слегка привстает, обильнее выделяет слизь, недоуменно поводит рожками. Далее следует череда ужимок: она то втягивается внутрь, то делает вид, что совсем было отважилась, и, наконец, скукоживается в своей ракушке. Пройдет немало времени, прежде чем она опасливо высунется наружу, навострит стебельки своих глаз и, освоившись в прежних размерах, снова уверенно потечет туда, куда зовет ее желудок. Позади тянется блестящий и пахучий след, помогающий моллюску не сбиться с пути, когда он надумает поворотить восвояси и вернуться в облюбованное им убежище под черепицей, чтобы снова приклеиться к прохладному камню.

Сегодня утром, задетый пронырливой каплей дождя, он проснулся под конец какого-то очень приятного сна. Ему непременно хочется припомнить развязку, действующих лиц, все подробности, как будто в них заключается ребус, который следует отгадать, предвестие, которому нужно найти истолкование. Он вытягивается из своей раковины, разгоняя легкую скованность плоти, разминая задеревеневшие со сна мускулы. Сновидение улетучилось, но какая-то тяга туманит сознание, кружит смутно голову, нечто неопределенное, манящее и дурманящее, от чего он приходит в страшное волнение. Ему нужно выйти, немедленно выйти из своей норы, выбраться на люди, проведать свои серебристые тропки. Он думает — обольщаясь — что сегодня ползет быстрее обыкновенного, но все же медленнее, чем хотелось бы. Он словно боится опоздать на свидание, упустить случай, который, возможно, больше никогда не представится.

Остаются позади его привычные пастбища, пестреющие кружевными дырами — следами педантично последовательных укусов. Он не замечает молоденькой поросли, перед которой, как правило, не в силах устоять. И не проявляет больше интереса к белой лилии, которую начал обгладывать до самого стебля, объединившись для этой варварской трапезы с другими такими же троглодитами. Он стремится все дальше с почти тщеславным упорством; похоже, что зов желудка уступил место смутному нетерпению.

Он забредает туда, где никогда не бывал, где у него нет больше знакомых вех. Это другая страна, иной мир, который, однако же, всегда существовал и в котором все повторяется. Те же потеки стекла на листьях, в траве — те же капли жидкого олова. Граница смазалась; он миновал ее, сам того не ведая. И все же ему кажется, что здешний воздух пьянит и веселит кровь.

И глядь — на выходе из проторенного меж стеблей тесного лаза, там, где рассеиваются земляные пары, такой же решительной поступью шагает другая улитка в похожем состоянии духа: разум еще затуманен утренней грезой, плоть будоражит пылкое и вместе с тем смутное влечение. Они замечают друг дружку и тотчас узнают в желании другого свое собственное желание, как если бы имели дело со своим отражением или двойником. Это царство медлительности, приятной лени, тянущегося и растягиваемого времени, однако между ними мгновенно пробегает искра, сразу устанавливается недвусмысленное согласие, намечается любовный союз. Забытый ими, мир вокруг сверкает и дробится в гранях жидкого кристалла.

Они сошлись неподалеку от анемонов, там, где узкая полоска шероховатой земли, еще влажной после дождя, сшившего упругим прозрачным стежком хмурую ночь и утреннюю зорю. Улитки подползают друг к другу для долгого и сладострастного боренья. Но прежде чем перевернуться набок, приладить свою мясистую ногу к ноге партнера и прилепиться к нему всеми своими оборчатыми присосками, они предаются предварительным ласкам. Первые нежности, первая сладостная дрожь, первые взаимные восторги. Ракушки подрагивают. Рожки помавают. Улитки гладят друг друга своими щупальцами-стебельками, трутся ими, скрещивают их с щупальцами партнера; стебельки чуть ли не сплетаются. Внезапно рожки в смятении съеживаются, и далее следует череда несмелых точечных прикосновений — словно чтобы привыкнуть к чересчур острому удовольствию. Осмелев, улитки с нежной настойчивостью продолжают ощупывать партнера, все время возле глаз.

Этот танец, исполненный воздушной грации, длится долго — и еще дольше для самих брюхоногих, живущих в иных, чем люди, времени и пространстве. Они словно не желают портить себе любовную игру безрассудной спешкой, комкая или вовсе минуя отдельные этапы. Они не должны торопить события, опережать свои желания и всеми правдами и неправдами стремиться к развязке.