Олег Минкин - Правдивая история страны хламов. Сказка антиутопия

Вскоре, прихватив на всякий случай заграничный паспорт и свернутую в трубочку голубую тетрадь, куда он ежедневно заносил результаты наблюдений над самим собой, Шампанский вышел на улицу. “Ни отсутствие “Горькой полыни”, ни так называемое Возрождение не помешают мне, иностранцу Шампанскому, отпраздновать собственный день рождения” – примерно так рассуждал он, направляясь вдоль бульвара Обещаний в кабачок “Сердцебиение”.

Спустя без малого три часа иностранец, сильно не в духе и без голубой тетради, вернулся в свой особняк. Причем под его правым глазом красовался огромнейший синяк, формой и окраской напоминавший георгину, росшую у него под окном. Став напротив зеркала, Шампанский долго и внимательно изучал контуры синяка, подобно чернокнижнику, пытающемуся разгадать тайный смысл старинной криптограммы. “Круг замкнулся”, – наконец мрачно выдохнул он, и было ясно, что на сей раз его мрачность не показная и сказано это отнюдь не ради красного словца.

С трудом оторвавшись от зеркала, Шампанский направился было к своему письменному столу с очевидным намерением продолжить то, чем он ежедневно занимался: заполнять страницы своего дневника. Но споткнулся на полдороге и застыл неподвижно – причем, на лице его появилось какое-то новое выражение.

Ослепительный зигзаг молнии распорол плотное ватное одеяло хламской ночи. Громыхнуло. Шквал крупных дождинок обрушился на жестяную крышу особняка, и старые часы в приемной, звякнув в последний раз бронзовым маятником, замерли в предчувствии ужасных перемен. В чернильном мраке на картине возле часов шевелились, как живые, листья капустного кочана.

Казалось, страшная разрушительная сила распирает кочан изнутри. Минута, и по его поверхности пробежала трещина, а из трещины вырвалось холодное серое свечение, заструившееся по ее краям суетливыми, однако, на удивление упорядоченными токами. В самой же трещине, как на экране, проносились то каменистые верхушки гор, то сверкающая поверхность мертвого озера, то клочок бездонно-синего неба.

Тень старика с растрепанной седой бородой и в опущенной на глаза остроконечной шапке вдруг, как стальная лента, вырвалась из тела застывшего в коме иностранца. Вырвалась, словно из ставшей тесной поношенной одежды, и, как шило сквозь масло пройдя через потолок и крышу, вонзилась в исполосованное фиолетовыми артериями молний небо. Острие шапки очутилось где-то в самой сердцевине клубящихся черных облаков, а сухие длинные руки старика распростерлись над Хламией, подобно противоположным крылам гигантского креста, и уперлись в западную и восточную стены Высокого квадратного забора. Тело исполина задрожало и стало дробно похрустывать от титанических усилий – и как бумажные затряслись толстые, покрытые многовековой плесенью, старинные хламские стены…

Так по воле Великого Магистра началось землетрясение, едва не стершее Хламию с лица земли. В панике, охватившей в эту ночь жителей страны, и сам Шампанский, ошалевший от ужаса, метался по особняку, лихорадочно запихивая в чемоданы раскиданные в беспорядке вещи. “Уеду, уеду, уеду”, – механически, не чуя себя от страха и сжимая в потной руке заграничный паспорт, повторял он.

После землетрясения интерес хламов к Шампанскому и его особняку значительно снизился. Ослепший и оглохший, обклеенный со всех сторон пожухлыми листовками, с выцветшим флагом над трубой стоял особняк, подобный изгою посреди потрясенной до основания Страны Хламов. И никто не обращал на него внимания, ибо каждый в эти дни занимался своим: расставлял мебель, выносил осколки посуды, вставлял стекла в разбитые оконные рамы, замазывал трещины в стенах, залечивал раны и ссадины. Но вскоре опять послышались голоса, почему это в нелегкий для хламского народа час испытаний не поступило никакой помощи от иностранной державы, гражданином которой является Шампанский? Еще больше накалил страсти как всегда к месту появившийся памфлет Уха Перекидника “С кем вы, господа иностранцы?” Если отбросить чисто научную аргументацию, суть памфлета сводилась к следующему: особняк иностранца должен быть немедленно национализирован, поскольку он находится за пределами исторически сложившейся территории, где испокон веков жили все иностранцы (улица Заросшая сорняками), однако для того, чтобы хламы не забывали, кто именно составляет коренное население страны, необходимо обязать Шампанского ежевечерне прогуливаться по Площади под неусыпным надзором хламского стяга, который полощется над шпилем Дворца Правителей. Особняк же иностранца профессор призывал передать в вечное пользование семьям наиболее пострадавших от стихии коренных жителей.