Леонид Шорохов - Черная радуга

Аленка, вытянувшись в струнку, стояла посреди кухни, глядя перед собой обезумевшими от боли, невидящими глазами; рот ее был открыт страшным усилием крика, но из него вырывалось теперь только глухое, хриплое мычание, — голосовые связки не выдержали напряжения и сорвались. Мокрое байковое платьице плотно облепило ее худенькое тельце.

Углов охватил взглядом открывшуюся ему картину и впервые в жизни на секунду потерял сознание. Еще запомнилось ему, как обезумевшая Лиза трясущимися пальцами расстегивала, снимала, сдергивала с дочери не хотевшую сниматься кипятковой горячести материю и как вместе со снимаемым платьицем отрывались от Аленкиного тела большие полосы сваренной белой кожи.

Наконец, оставляя на байке мгновенно сварившиеся подушечки собственных пальцев, она раздела дочку, и (Углов попятился и закрыл руками лицо) ее истошный, безумный крик ужаса слился с хрипением Аленки.

Позади слышались всхлипы и причитания сбежавшихся соседок.

Дальнейшее слилось для Углова в сплошной, неразберимый хаос.

Его мотало, как пену на волне. Испуганные и разгневанные лица мелькали перед лицом, у него чего-то требовали, что-то ему доказывали — Семен не воспринимал ничего. В оглохших ушах его несмолкаемо звенел высокий кликушечий крик Лизы, перебиваемый утробными Аленкиными мычаниями. Наконец до Семенова обезумевшего сознания дошли первые слова.

— Гусиный жир! Гусиный жир! — втолковывала соседка, дергая его за рубашку.

Семен дико огляделся.

— А?.. Что?!.. Где они?!

— Ищи, говорю тебе, гусиного жира! В больнице сейчас делать нечего. Беги немедля по тем, кто птицу держит, добудь поллитра гусиного жира да неси врачам! Первое средствие, жир-то, этот самый. — И соседка с досадой толкнула Углова в грудь. — Ну понял, что ли? Экий недотепа, прости господи!

Углов испуганно закивал головой: понял, понял! И, заторопившись, выскочил на улицу.

Он пролетел по городу, как метеор; побывал в десятках чужих дворов, бесконечно рассказывая одно и то же и слушая испуганные расспросы. Везде он набирал в неизвестно как оказавшуюся в его руках литровую банку (там немного, и там немного) похожего на парафин белого гусиного жира. Уже и банка была почти полна, и уже, верно, хватило бы собранного, но ноги несли его все дальше и дальше по новым чужим дворам, и не было в его душе силы повернуть к городской больнице и увидеть дочь.

Прошло больше трех часов, прежде чем Углов осмелился приблизиться к тому страшному месту, где сейчас страдала Аленка. С трепещущим сердцем, на подгибающихся ногах он вошел в пятиэтажное белое здание и сразу заблудился в бесчисленных подъездах, коридорах и запертых проходах.

Углов бестолково поднимался и опускался с этажа на этаж; суетливо называл встречным спешащим медсестрам свою фамилию; они недоуменно пожимали крахмальными плечиками и легко проносились дальше — и вот он, наконец, догадался сказать, что пришел к сгоревшей девочке Аленке и принес с собой первейшее средство для спасения ребенка, и тогда очередная бежавшая медсестра резко притормозила около него.

— Тут она, за дверью. Только туда сейчас нельзя, приходите в приемные часы.

— А когда у вас приемные часы? — машинально спросил Углов.

— Завтра с одиннадцати до часу, — донеслось до него уже с низу.

— А у кого узнать? — закричал вслед Углов, но только гулкое лестничное эхо повторило его вопрос. Он хотел узнать, в каком состоянии Аленка и кому отдать принесенный им жир, и что еще надо сделать, чтобы хоть чем-нибудь помочь дочке, но спрашивать было не у кого, площадка опустела, а стеклянная закрашенная дверь перед ним была заперта.

Углов потолкался подле нее, робко подергал за ручку, но никто не отозвался. Семен постоял в задумчивости и решился ждать, пока кто-нибудь не пройдет через дверь. Ждать пришлось долго, наконец за стеклом послышались шаги, заскрежетал замок, дверь отворилась и пропустила молодого парня в белом халате. Парень вышел на площадку и тотчас начал запирать заветную дверь.

— Доктор, — робко спросил его Углов в наклоненную спину (как видно, с замком что-то заело), — доктор, как там Углова Аленка, обожглась которая? В каком состоянии? Я вот тут принес ей гусиный жир, так кому бы передать?

Врач продолжал возиться с замком, никак не реагируя на угловское обращение. Наконец он запер дверь и распрямился. Углов снова обратился к нему с робким напоминанием.

— Что — Углова? Какой еще жир?!

Углов, униженно сгорбившись, начал было объяснять, что вот дочка его сильно обожглась, и вот он достал народного средства, которое, как говорят, сильно помогает при ожогах, и что не надо ли еще чего-нибудь добыть для наилучшего лечения, но парень в халате резко перебил его речь.