Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

— Стой на месте, — сказал он. — И стой прямо.

Я расправила плечи, вздернув груди и подбородок. Его прикосновения были мягкими поначалу, потом он принялся вминать большие пальцы мне в спину. Остановился, когда я вздрогнула, но я подала знак: продолжай. Руки его задерживались на рубцах от побоев, которых я натерпелась в лагере. Я чувствовала, как кончики его пальцев поглаживали отметины.

— Я разрисую тебя отсюда, — он прочертил кривую от плеча до плеча, и его пальцы замерли в ложбинке прямо над ягодицами, — досюда. Хоримоно не будет видно под одеждой.

— Боль, она выносимая?

— Ты испытывала куда хуже.

Я отвернулась от него и быстро оделась. Поправила воротничок блузки и привела в порядок волосы.

— Ты никогда ничего подобного не делал ни с кем другим? Даже со своей женой?

— Ты будешь одна-единственная, Юн Линь.

Листы укиё-э погромыхивали, когда я поднимала их, словно демоны, втиснутые в бумагу, силились выбраться из своей адской тюрьмы. Я тут же снова положила их.

— Ничего этого я на себе не хочу.

— Они ничего для тебя не значат, — согласился он.

— Что же ты тогда предлагаешь?

Минуту или две он был погружен в молчание.

— Это хоримоно может стать продолжением «Сакутей-ки» . Я вложу в него все выношенные за много лет идеи — то, что тебе надлежит помнить при создании сада.

В моем сознании возможности обретали форму, словно неухоженный куст, подстригаемый до узнаваемого вида.

— То, чего мне никогда не почерпнуть ни в какой книге, ни от любого другого садовника.

— Да.

— Согласна.

Казалось бы, чего легче: взять и согласиться, чтоб он сделал на мне наколку. И я уж прикидывала, какие из платьев мне больше не носить никогда.

— Не так уж часто, но случается, что люди передумывают, отказываются еще до того, как хоримоно закончено, — сказал Аритомо. — Мне нужна уверенность, что я непременно дойду до завершения.

Я подошла к окну и распахнула ставни.

Холодный сырой воздух ударил в лицо. Гроза уже притихла, тучи над горами смешивались серебристыми и серыми завихрениями. Я чувствовала себя ловцом жемчуга на океанском дне, наблюдающим, как высоко надо мной беззвучные волны бьются о каменистый берег…

Вереница машин выстроилась на стоянке вдоль дороги у гостиницы «Коптильня», когда мы с Аритомо добрались туда за полдень.

После сумрака вестибюля свет на террасе больно бил по глазам. Я прикрыла веки и огляделась. На случай дождя установили навесы, но небо было ясным. Оркестр, в составе четырех музыкантов-евразийцев из Пенанга, играл на низкой эстраде, обитой белой материей. Большинство гостей были мне знакомы. Немногие из них косились на нас и тут же отводили взгляды. Наверное, все Камеронское нагорье прослышало, что я теперь живу с Аритомо.

Магнус отошел от кучки гостей и пошагал прямо к нам.

— Мой старый друг, — произнес Аритомо, улыбаясь и кланяясь ему.

— Ja , сегодня постарел до семидесяти трех лет, — поморщился Магнус. — Ты можешь поверить, что мне и шестидесяти не было, когда я впервые тебя увидел?

Оба мужчины смотрели друг на друга, видимо возвращаясь в мыслях к тому моменту, когда познакомились в каком-то саду где-то в Киото. «Вот уж о ком, — подумалось мне, — никак нельзя сказать, что они стали друзьями, даже если, как обронила на Празднике середины осени Эмили, война умерила их противостояние».

— С днем рождения, Магнус, — поздравила я, протягивая ему коробочку, обернутую коричневой бумагой и перевязанную ленточкой. — От нас обоих.

— А-а, baie dankie [232] Вaie dankie — спасибо ( африкаанс ). . — Магнус слегка встряхнул коробочку. — В первые годы после замужества Эмили всегда выговаривала мне, если я открывал какой-нибудь подарок еще до того, как все гости разошлись по домам. Говорила, мол, это дурная манера, которая свойственна одним анг-мо .

Позади него я заметила стол, заваленный подарками, все они по-прежнему оставались в праздничных обертках.

— Это добрый китайский обычай, — сказала я. — Избавляет от необходимости притворяться, будто подарок, который ты вскрыл, тебе по нраву.

— Так, что там? — спросил он, поднося коробочку к уху и встряхивая ее.

— Мы тебе купили осла , — засмеялась я. — Не буду мешать вашему разговору.

Оркестр по-светски изысканно наигрывал «Танцзал» [233] «Танцзал» — музыкальная композиция Эрскина Хокинса, которая, в переложении Гленна Миллера и в исполнении его оркестра, стала самой популярной граммофонной записью в 1939–1941 гг. . Пробираясь в толпе, я подхватила с подноса проходившего мимо официанта бокал шампанского, раскланиваясь со знакомыми. Шум и смех уже заглушали музыку, настроение было беззаботным и радужным.