Тан Тван Энг - Дар дождя

Tan Twan Eng

THE GIFT OF RAIN

Copyright © Tan Twan Eng 2008

This edition published by arrangement with Grand Central Publishing, New York, NY, USA. All rights reserved

Copyright © photo by Andries Buys, 2013

© Нуянзина Мария, перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Однажды дряхлая гадалка в храме, древнее, чем она сама, сказала мне, что я родился с даром дождя.

Это случилось давно; тогда я не верил предсказательницам, и мир еще не был полон чудес и тайн. Я забыл, как она выглядела, женщина, прочитавшая мою судьбу по лицу и линиям на ладонях. Она сказала, что оказалась в этом мире, чтобы открывать пророчества тем, кому они предназначены, а потом, как и все мы, должна будет уйти.

В ее словах была правда, потому что в дни моей юности постоянно шел дождь. Безоблачное небо и беспощадный зной, конечно, случались, но память осталась только о дожде, льющем через край низких облаков, размывающем пейзаж в китайскую акварель. Иногда дожди шли так часто, что я удивлялся, почему окружающие краски не блекли, не смывались бесследно, оставив мир окрашенным в тона серой плесени.

В день, когда я познакомился с Митико Мураками, мир тоже был сбрызнут мелким дождем. Дождь шел уже целую неделю, и с приходом муссонов должен был усилиться. Основные дороги на Пенанге уже подтопило, море набухло и посерело.

В тот вечер дождь вдруг ослаб до едва различимой мороси, словно готовясь к появлению гостьи. Спускались сумерки, и запах мокрой травы нитями вился в воздухе, сплетался с ароматом цветов, создавая замысловато благоухающий занавес. Я сидел на террасе в одиночестве, как и всегда, уже много лет, готовый провалиться в сон, и грезил о другой жизни. По дому рассыпалось эхо дверного звонка, робко и непривычно, словно кошка, пробующая лапой новую тропинку, – уж очень редко ему доводилось звучать в этих стенах.

Я проснулся, лежа в кресле; в дали времен мне послышался другой звон, и он сбил меня с толку. Чувство потери было так глубоко, что на несколько секунд лишило меня способности двигаться. Потом я сел, и очки, лежавшие у меня на груди, упали на плитки пола. Я медленно поднял очки, протер полой рубашки и нашел под креслом письмо, которое читал до того, как задремать. Это было приглашение от Исторического общества Пенанга по случаю пятидесятой годовщины окончания Второй мировой войны. Я никогда не посещал их мероприятия, но приглашения приходили исправно. Свернув бумагу, я пошел открывать дверь.

Женщина на пороге или обладала терпением, или была уверена, что я дома. Она позвонила всего один раз. Пройдя через сгустившийся в коридорах сумрак, я открыл тяжелые дубовые двери. На вид женщине было за семьдесят, не намного больше, чем мне. Красивая, несмотря на возраст, одета просто – только очень дорогая одежда может быть настолько простой, – тонкие мягкие волосы стянуты узлом на затылке. У ног притулились простой маленький чемодан и длинный узкий деревянный ящик.

– Что вам угодно?

Она представилась с надеждой, которая, судя по всему, значила, что я должен был ожидать ее появления. Но на то, чтобы отыскать ссылку в недрах памяти, у меня ушло несколько секунд.

Имя моей гостьи называли мне всего раз, печальным голосом, в стародавние времена. Я пытался придумать предлог, под которым можно было отправить ее восвояси, но ни один не годился, потому что у меня возникло чувство, что с той самой секунды эта женщина начала путь, приведший к двери моего дома. Она протянула руку в перчатке, и я пожал ее. Тонкая рука с выступающими суставами на ощупь напоминала птицу, воробышка со сложенными крыльями.

Я кивнул, грустно улыбнулся и повел женщину в дом, останавливаясь в каждой комнате, через которую мы проходили, чтобы зажечь свет. Тучи ускорили приход ночи, а слуги уже разошлись по домам. Холодные мраморные полы поглощали прохладу, но не эхо наших шагов.

Мы вышли на террасу и спустились в сад. Прошли мимо коллекции мраморных статуй – руки-ноги от некоторых валялись в траве, пожираемые плесенью, словно неизлечимой кожной болезнью. Она молча следовала за мной, пока мы не остановились под каузариной, которая росла на краю маленького выступающего над морем утеса. Дерево, которому было столько же лет, сколько мне, скрюченное и усталое, служило нам некоторым пристанищем, пока ветер стряхивал нам в лицо капли воды с игольчатых листьев.