Эдуард Тополь - Любожид

– У меня характер такой! Гарачий! – отмахнулся шофер и заволновался: – Но ты правда Илья Карбовский? А? Лично?

– Ну я. Да…

– Скажи «клянусь матерью»! Нет – паспорт покажи!

– А в чем дело? Нам направо сейчас. Или вы через Баилов хотите ехать?

– Я знаю, как мне ехать, не беспокойся! Они тут трамвайную линию убирают, чтобы этого ишака, не дай Бог, не тряхнуло! Ты мне покажи паспорт, тогда я тебе скажу, в чем дело! Пажалуйста, дарагой! Если ты тот самый Карбовский, про которого по всем «голосам» говорили, как его в Москве били… Ну! Неужели про тебя?

– Ну, про меня, про меня… – усмехнулся Карбовский.

– Все! Остановка! Деловой разговор! – сказал водитель и решительно прижал машину к тротуару прямо возле проходной Балаханского мясокомбината, где рабочие тоже вздымали гигантский портрет Брежнева. И тут же повернулся к Соне: – Только ты молчи, сытырекоза! Мужчины будут говорить! – И снова к Илье: – Зыначить, так, дарагой. Ты Красный Село зынаешь? А?

– Нет… – сказал Илья.

– Неужели не зынаешь? В Кубинском районе Красный Село есть. Неужели не зынаешь? Вах-вах-вах! Иврит людей учишь, за еврейский эмиграция демонстрации устраиваешь, по всем «голосам» про тебя, как пыро героя, а ты Красный Село не зынаешь! Сытыдно, дарагой! В Красный Село пятьсот семей горских евреев, три тысячи человек ищут тебя, а ты про них ничего не зынаешь! Сытыдно!

– Меня ищут? – изумился Илья.

– Канечно, тебя! Ты же иврит учишь! Я вчера там был, дом хочу купить. Горские евреи в Израиль уезжают, дома даром прадают! Все село «Голос Америки» слушает, радио прямо на улице стоят перед каждый дом, и все за тебя говорят – какой ты герой! Один за всю республику поехал в Москву на еврейский демонстраций! Молодец! А по виду не скажешь!… Теперь меня вынимательно слушай! Никуда тебе не надо ехать, только в Красный Село надо ехать! Будешь там иврит людей учить, они тебе дом дадут, деньги дадут – все дадут! Панимаешь? Я тебя сам отвезу, даром отвезу! Клянусь матери могилой – капейки не возьму!

– Почему? – спросила подозрительная Соня.

– Патаму, гызы, если я самого Карбовского им лично привезу, они мне лучший дом за полцены отдадут! Теперь панимаешь?

– А я могу поехать? – спросила Соня. – Я с детьми ивритом занимаюсь…

– Канечно, можешь! Пачему не можешь? – Шофер тронул машину и продолжал возбужденно, на ходу: – Будешь детей иврит учить! Какие ви счастливый, вах-вах-вах! У меня, я вам честно скажу, у меня деньги есть сколько хочешь! Надо – сто тысяч! Надо двести тысяч – двести тысяч! Меня все Баку знает! Дача в Бинахесть? Есть! «Жигули» есть? Есть! Квартира четыре комнат есть? Есть! Теперь ты мне скажи: Акрам, из этого рая голый уйдешь? Клянусь могилой матери – завтра уйду! Голый! Не пускают! А евреев пускают! Счастливый народ, честный слово, самый счастливый!

– Нас тоже не всех пускают… – сказала сзади Соня.

– Пустят, ара! – небрежно отмахнулся шофер. – Обязательно пустят! Взятку хотят! Взятку дашь, сразу пустят! Что ты – нашу страну не знаешь?

Слева от них, на фасаде школы-десятилетки, пожарники укрепляли портреты Брежнева и Алиева и натягивали огромный алый транспарант:

ГОРЯЧИЙ ПРИВЕТ НАШЕМУ ДОРОГОМУ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ ОТ ШКОЛЬНИКОВ АЗЕРБАЙДЖАНА!

ХОШ ГЯЛЬМИРСЫН, ЛЕОНИД ИЛЬИЧ, – САМЫЙ МУДРЫЙ, САМЫЙ ЧЕСТНЫЙ, САМЫЙ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК НАШЕЙ ПЛАНЕТЫ!

Гейдар Алиев

По случаю весны и поступившего в продажу чешского пива под линялым трепыхающимся тентом пивного бара в парке «Сокольники» было многолюдно. Очередь пожилых и молодых мужчин, разбавленная некоторым количеством женщин, теснилась у стойки, за которой две толстухи-продавщицы подставляли пивные кружки под тугие пивные струи. Кружки не успевали заполняться и до половины, как пена уже лилась через край, и продавщицы тут же вручали их покупателям. А когда кто-то протестовал или просил долить пиво повыше, продавщицы зыркали на него наглыми глазами:

– Ты еще повыступай тут, так совсем не получишь! Следующий! Кто без сдачи? – и сбрасывали в ящик мокрые деньги. Отсчитывать сдачу им было некогда, да люди и не просили.