Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Интересно! – улыбнулся, зубы неестественно белые для старика. – Очень интересно. Мне кажется, ты и в постели такая же страстная, как на бумаге, – сказал и шагнул к ней.

Это застало ее врасплох – дяденька в отцы ей годился.

Получилась не пощечина, получилась полновесная оплеуха.

Потом она плакала в каком-то чужом дворе, потом долго бродила по улицам, успокаивая себя ходьбой. А когда злость и обида понемногу стихли, выплыл назойливый вопрос – почему? за что? Вроде и не впервой домогаются. Привыкла. Но так вот самоуверенно? Не тратя лишних слов? А может, уверенности как раз и не хватало, оттого и пошел в психическую атаку? Не понимала. Не могла найти объяснения. Но догадывалась, что с другими подобного нахрапа он себе не позволяет, иначе бы не усидел в том кабинете, обязательно нарвался бы на склочницу. А с ней, значит, можно…

Наревевшись, искусав губы, забрела в ресторан и позволила, да какое там позволила, сама напросилась, узнав, что у мужчины свободный вечер и свободная квартира. Но мужик был не бабник, просто проводил жену с детьми в деревню и зашел выпить, чтобы не скучать дома в одиночестве. Нормальный советский человек приятной наружности, простой и открытый. Это потом он потерял голову от свалившегося на него счастья. Так старалась же. Сама удивлялась, откуда в ней такая жадность. Или щедрость? Убедительно сыграла, самозабвенно. Ошеломила. Утром он порывался звонить на работу и просить отгул. Умолял остаться. Ушла. И адреса не дала. Но ушла с легким сердцем. Вроде как отомстила. Тому, из редакции, который и не догадывается о страшной мести. А через неделю уже посмеивалась над собой: «Дать дала, а замуж не пошла».

Бурная ночь со случайным избранником обошлась без чтения стихов. Не хотелось ни жаловаться, ни объяснять, удобнее было играть роль таинственной незнакомки. А вообще-то был период, когда она любила читать мужчинам. Но недолгий. Быстро поняла, что стихи ее провоцируют мужиков. Умные и уверенные в себе интеллигентные люди глупели на глазах и превращались чуть ли не в маньяков.

Жениху стихов не читала. Своих. А чужие – случалось. И ему нравилось, особенно Смеляков и Евтушенко. Радиоинженер, пусть и ушибленный своими диодами и триодами, все-таки почитывал и нормальные книги, больше всех любил Зощенко и Андрея Платонова. В своем грехе она призналась через месяц после свадьбы. Тот месяц оказался медовым в самом прямом смысле. Они жили в деревне. Его дедушка держал пчел. Само собой, и медовуха водилась. В ночь перед отъездом они вышли на крылечко покурить и прихватили бидончик дедкиного зелья. Крыльцо было высокое, доски теплые, небо усеяно звездами. Уходить не хотелось. И она стала читать. Он спросил, чьи стихи. Потребовала, чтобы угадал. Ничего нового не услышала, привычное: «Ахматова или Цветаева», да что возьмешь с радиоинженера, если даже пишущие не всегда понимают, что время и слава связали воедино только имена, но не стихи двух принципиально разных поэтов. Не угадал с первого раза, не угадал со второго. Пришлось признаваться. Он вроде как не совсем поверил, принял за розыгрыш. Она не стала ничего доказывать, он не стал допытываться. Не до того было. Выпили медовухи и полезли на сеновал. О стихах он спросил уже в поезде, когда возвращались в город.

Она ушла от мужа через полгода. Больше не было сил оправдываться и заверять, что стихи не любовный дневник, не воспоминания о бурной молодости, а всего лишь фантазии. Но он ревновал и к фантазиям.

Самым верным и самым горячим поклонником ее стихов оставалась Светка. Она просила мужа сделать их песнями. Стихи ему тоже нравились. А не получилось у мужика. Музыку он подбирал на слух, но слишком женские слова не ложились на его баритон, смущали и не слушались певца. Когда оправдывался перед женой, сильно конфузился, просил как-нибудь поделикатнее объяснить подруге его неудачу. Его, а не ее.

И нигде не печатали. Даже просвета не проглядывалось. Но писала много, особенно после ухода от мужа.

Дождь, перед тем как затихнуть, ударил густой гулкой шрапнелью, даже под крышей было немного жутковато, но ей нравилась такая музыка. После бурного излияния с неба какое-то время слетали редкие, словно заблудившиеся или отставшие от стаи капли. На всякий случай она переждала еще минут пятнадцать.

Зато в гости пришла с неиспорченной прической, в красивом платье, разве что туфли немного испачкала.

Из-за стола вслед за Валеркой поднялся парень с выгоревшими волосами и темно-рыжей бородой. Лицо обветренное, принципиально не городское. Поэта она представляла несколько другим. Усмехнулась и подумала, что почему-то заранее отказала ему в праве иметь красивое мужественное лицо.