Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Но теперь-то можно безбоязненно выплюнуть кляп и распевать на весь голос, кто тебе мешает?

– Кончай демагогию. Все ты понимаешь. Свои голоса мы потеряли, как теряют потенцию мужики, отсидевшие долгий срок в тюрьме. Это у молодых теперь никаких стен, никаких решеток. Полная свобода.

– Остается порадоваться за них.

– Да нечему радоваться. Мы эту свободу для них выстрадали, а как они распоряжаются ей? Гонят те же «паровозы», только вместо несгибаемых партийцев воспевают благородных бандитов, вместо комсомолок с горящими глазами – проституток с потупленными взорами, вместо кондовых деревенщиков расплодили американизированных фантастов. Им открыли все дороги, но они предпочли хорошо оплачиваемую колею. А мы, дураки, стеснялись писать о румяных комсомольских вождях и об ударнице Валентине Гагановой.

– Случалось, что и перебарывали свое великое стеснение…

Специально намекнул, был случай, когда Жернаков перед получением квартиры попал в милицию за пьяный скандал в ресторане и с перепугу сочинил цикл стихов о шушенской ссылке Ленина, который потом стеснялся перепечатывать. Хотелось разозлить его, чтобы перестал крутить вокруг да около и наконец-то высказал все свои претензии к Машкиной книге. Но намек оказался слишком тонким или Жернаков намеренно не обратил на него внимания, чтобы не отвлекаться на мелочи и довести свою игру до конца.

– Были, конечно, хорошо оплачиваемые соловьи. Ты, кстати, не помнишь, чьему послушному перу принадлежит бессмертная поэма о Гагановой? Подозреваю, что Андрею Дементьеву. Представляешь, меня сам Катаев печатал в «Юности», а этот, чинуша, пренебрег. Завтра пойду в библиотеку и найду автора.

– И не лень тебе ради ерунды в библиотеку тащиться?

– Я в отличие от некоторых не только писатель, но и читатель. И, как читателя, меня очень много не устраивало в старой литературе, а в новой – еще больше. Оцени, к примеру, такую вот цитату: «За окнами в ночном небе хохотала пьяная желтоглазая луна. Он осыпал меня бесконечными поцелуями, но фаллос его оставался безвольным и мягким. По всей вероятности, бесконечные проблемы в коридорах власти до конца истощили его нервную систему. Мне показалось, что он готов заплакать от бессилия. Мне стало жалко его. Я опустилась на колени и расстегнула его брюки…»

Жернаков читал с пафосом, пародируя провинциальную актрису купринских времен. Подкараулил-таки, отвлек болтовней о никому не нужной поэме, выждал, когда жертва расслабится, и ударил, причем вроде как и не его, а какое-то абстрактное чучело, не называя имени автора. Смысл текста уже плохо воспринимался, доходили только отдельные, режущие нормальный слух, банальные эпитеты, заимствованные из американских сериалов, которые Жернаков произносил подчеркнуто возвышенно. Но бросать трубку было равноценно предательству, все равно что оставить дочь одну в компании обозленных голодных мужиков.

– Ну и как тебе шедеврец? Что может сказать по сему поводу любитель изящной словесности? – промурлыкал Жернаков, все еще не называя автора.

Надо было срочно придумывать ответ, но ни в коем случае не оправдываться.

– А что говорить – все понятно: сердобольная девица сжалилась над старым потаскуном, который этой жалости не заслуживает. Классический сюжет.

– Да я не об этом. У Генри Миллера встречаются и более откровенные сцены, но как они выписаны! Откровения, не отмеченные изящностью стиля, превращаются в бесстыдство.

Формулировочка была придумана загодя. Жернаков даже в молодые годы предпочитал идти к слушателям с готовыми экспромтами. А теперь вот и перед ним выдрючивается, словно перед чужим человеком из зала. А в висках все настукивало и настукивало, все требовательнее и злее.

– И тем не менее, – не унимался бывший приятель, не дождавшись реакции на изреченный афоризм. – Иезуитско-большевистский закон остается в силе: «Цель оправдывает средства». Обнародовала девица свои похождения и поимела всероссийскую славу, а мы с тобой, подбирая словечко к словечку, прослужили верой и правдой, отдали жизни, прости за громкие слова, высокому искусству, и никто нас не знает, даже в родном городе скоро забудут…

Заставлять себя продолжать бессмысленный разговор не было сил. Он сослался на якобы выкипающий чайник и положил трубку.

Портрет дочери висел над столом. Фотографировали в турпоходе: стоит на берегу реки, ветер перепутал волосы, смеется – настоящая, искренняя…