Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Нельзя позволять какому-то быдлу…

Он не дослушал. Шагнул к нему и ударил в красный губастый рот. Собкор упал. А он оттолкнул стул, оказавшийся под ногами, и вышел не оглядываясь. Все получилось неожиданно. Потом, сидя на лавочке возле реки, пытался понять, что же взбесило его, считавшего себя довольно-таки уравновешенным человеком. Самодовольная ухмылка на роже собкора была отвратительна, но мало ли таких рож подставляла жизнь за последние годы. Его всегда раздражала раскормленная спесь якобы умеющих жить людишек. И все-таки сильнее всего хлестануло слово. Быдло. На каких дрожжах пенится это надменное барство? Обыкновенный собкоришко. Выскочка. Приспособленец. Дешевый бездарный халтурщик, заработавший газетной проституцией большую квартиру в центре города – единственное, чем может похвастаться. Слово и обожгло, и ослепило, и вышибло все предохранители. Оттого и удар получился на удивление хлестким. Хотя последний раз он дрался в студенческие годы. Бил бездумно и тупо, но резкая боль в пальцах привела в сознание, и выходил из кафе уже осознанно, на случай продолжения драки, чтобы это позорище творилось без публики. Но следом никто не выбежал, и он побрел на берег. За Колю он не беспокоился, уверенный, что отыгрываться на нем не будут, все-таки не уличная шпана, известные в городе люди, можно сказать, уважаемые. И если уж совсем честно, то заступался он не за него, а за себя.

А Коля на другой день пришел в гости, поблагодарил и попросил в долг. Дальше – больше. Где-то через полгода явился под вечер, нервный и обиженный. Какой-то мужик отобрал у него паспорт и не хочет отдавать. Кому выручать его, Коля не сомневался. Он долго не мог понять, с какой стати паспорт оказался у безымянного мужика. Пострадавший явно чего-то недоговаривал и скорее всего привирал. Но нужда была крайняя. Подвернулась выгодная халтура в газете с командировкой в район, а без документа ехать нельзя. Пришлось одеваться и тащиться в другой конец города. С мужиком повезло, оказался вполне вменяемым. И уж никак не злодеем, скорее – наивным. Коля подрядился сложить печку на даче, взял аванс и сам отдал паспорт в залог. Класть печи он не умел, надеялся на знакомого обмуровщика, а того загнали в командировку. Но мужик-то не знал, что связался с подсобником. Коля, естественно, выдавал себя за мастера и выдумывал всяческие причины, чтобы оправдать волокиту и выиграть время. Пришлось выступать гарантом и показывать для солидности корочки члена Союза писателей. Обещать, что лично проконтролирует качество работы. И еще ему показалось, что большой радости спасенный паспорт не принес. Наверное, Коля надеялся полюбоваться мордобоем.

Узнать, в какую каюту разместили московскую критикессу, можно было у Тыщенки. Гриша сразу насторожился.

– А зачем тебе?

– На всякий случай.

– Рецензию хочешь организовать?

– У меня последняя книжка выходила три года назад. О ней уже писали.

– Помню, хвалили.

– Да лучше бы обругали. Больше пользы.

– Не скажи. Там наверняка никто не обратил внимания, а здесь сразу же намотали на ус. Уважаемый поэт! В столицах замеченный. Кое-кто в нашем издательстве рад бы на дверь указать, да вынужден считаться.

Он понимал, на кого намекает Гриша, и в который раз удивился наивности его провокаторских интрижек: расслабить человека доброжелательным сочувственным вниманием, вызвать на откровенность, а потом как бы нечаянно обмолвиться в присутствии заинтересованного лица и выдать с потрохами. Откровенничать он не собирался, но и подыгрывать не хотел.

– Захотят указать на дверь, укажут. И никакие рецензии не спасут. Просто хочется побеседовать с интересной дамой.

– А что, может, и уговоришь. Мужик ты видный, в полном соку. А все они рвутся из дома с одной-единственной целью. Это ничего, что старовата. Да ты ее видел.

– Которые дверь не могли открыть?

– Они самые. А вторая завотделом поэзии. Жаль, что я со стихами завязал.

– Так развяжи, кто тебе мешает.

– Нет. Когда в армии почитал Рубцова, понял, что после него ловить нечего. Наше дело – презренная проза.

– Не такая уж и презренная, – на всякий случай польстил он, уверенный, что Гриша примет это в свой адрес.

Теплоход наконец-то отчалил. На корме галдели девицы из фольклорной группы. Хлопнуло шампанское. К бутылке потянулись тонкие ручонки с бумажными стаканами.

– На молоденьких заглядываемся?

Хрипловатый женский голос заставил вздрогнуть. Машка-певица подкралась и гаркнула в ухо. Чувство юмора ее частенько подводило. Они приятельствовали давно и постоянно провоцировали друг друга, но греха так и не случилось, все время что-то мешало.