Алексей Притуляк - Узник №8

— Ну, значит, так то и надобно, — подвела итог жена надзирателя.

— Вот вы, я вижу, женщина простая, добрая, — с надеждой обратился к ней узник. — Скажите же мне, идёт ли на улице дождь?

— Да почём же мне знать-то, милок, — удивилась та неожиданному вопросу. — Я же не господь бог. Если идёт, так на то, значит, воля божья. А если не идёт, значит, так тому и до́лжно быть.

— Давайте наконец говорить о главном, — напомнила дочь.

— О главном? — спохватился узник. — Давайте. А вы кто по убеждениям?

— Я ещё раз предлагаю поговорить о главном, — настаивала дочь. — А если нет, так мы пошли.

— В самом деле, милок, наплюём-ка на убеждения, — подхватила мать. — А то будто нам и поговорить не о чем окромя убеждений-то.

— Сегодня вечером, вы согласны? — обратилась девушка к узнику.

— Что? — узник испуганно уставился на неё. — Побег? Нет, я законопослужный гражданин и честный человек.

— Ты милок, смотрю, не понимаешь, или придуряешься, — лукаво улыбнулась жена надзирателя.

— Послушайте, узник… — вступила дочь, беря заключённого за руку и настойчиво заглядывая ему в глаза. — У меня будет ребёнок.

— Поздравляю! — отозвался тот.

— Это не смешно, — отмахнулась девушка. — Если отец узнает, что я беременна от пожарника, он меня убьёт.

— Он не любит пожарных? — удивился узник.

— Он не любит пожарника , — с нажимом отвечала дочь. — Ненавидит. Его просто трясёт от него. А моя девственность для отца — так просто фетиш.

Узник непонимающе посмотрел на неё, на носки своих тапок, на жену надзирателя.

— Вы хотите сделать аборт? — спросил он наконец.

— За аборт он меня убьёт ещё вернее, он страстный противник абортов, почему, вы думаете, нас у него пятеро детей.

— Пятеро… — задумчивым эхом отозвался узник.

— Он убил свою первую жену за то, что она сделала аборт, — продолжала девушка.

— Ужас!

— Вот у нас только один выход и остался, как есть один, — сокрушённо покачала головой жена надзирателя.

— Бежать с пожарным? — предположил заключённый.

— Отсюда не сбежишь, — усмехнулась девушка.

— На тебя вся надёжа, милок, — доверительно прошептала жена надзирателя.

— Не понимаю, — покачал головой узник. Он в самом деле не понимал, чего от него хотят эти женщины.

— Ну тебе же всё равно сидеть не пересидеть, голубь, — принялась терпеливо объяснять жена надзирателя. — Тебе что так, что этак — пожизненно тут куковать. Так сделай себе приятно и нам хорошо.

— И что же я должен сделать?

— Ключик в замочек, — игриво ответила жена надзирателя, — меч в ножны, болтик в гаечку… Ну?

— Я не слесарь, я работник умственного труда.

— Чтобы детей умом делали, такого я не слыхала, — оторопело произнесла мать.

— Я тоже, — отозвался узник.

— Ну вот и славно, — обрадовалась жена надзирателя, — вот и договорились. Сегодня, стало быть, вечером и сладим дело, ага?

— Да как хотите, — пожал плечами узник. — А какое дело?

— Святая дева, пресвятая богоматерь, храни господь и святые твои… — вздохнула жена надзирателя и во вздохе её впервые почувствовалось то ли нетерпение, то ли досада. — Да что же это за дундук-то, ей богу! Как ты столько детей-то настрогал, если ни бельмеса в этом не смыслишь?

— Сколько? — опешил узник.

— Отвечай, охломон ты этакий, — окончательно потеряла терпение жена надзирателя, — будешь сильничать девку или нет?!

— Тише, мама, тише, — зашикала дочь надзирателя. — Вы не понимаете, узник. У меня будет ребёнок. От пожарника. Этого нельзя. А от вас — можно, если вы меня изнасилуете. Понимаете теперь? Отцу просто не к чему будет придраться. А вы получите свою радость. И не одну. Обещаю снабжать вас мухами весь срок вашего заключения, то есть пожизненно.

— Ах вот в чём дело! — простонал узник, наконец-то уразумев желание женщин. — О боже, боже! O tempora, o mores! [2] O tempora, o mores! — О времена, о нравы! ( лат ) О трагифарс души человеческой, о горе от ума!

— Слава богу, наконец-то, — с облегчением вздохнула мать. — Ну и ладно. Теперь ешь свой обед, милок, а то, я чай, остыло уже всё. Того и гляди отец пожалует, нагорит нам тогда всем.

— Так вы согласны, узник? — уточнила дочь.

«Что делать мне? — думал узник. — Отказаться?.. Но — мухи… И я так давно не был с женщиной… О боже, боже!»

— Вы ещё не сожгли фотографию? — обратился он к дочери надзирателя. — Покажите мне её. В последний раз. Умоляю.

Она достала из кармана передника фотографию, на вытянутой руке показала её узнику, осторожно, чтобы тот ненароком не выхватил. Через минуту достала спички и споро подожгла фото. Узник с выражением ужаса и бесконечной муки взирал на происходящее, но не делал попыток вмешаться. Когда портрет догорел, он упал лицом в ладони.