А знаете, господин узник, какое он мыльце выбрал? — начальник тюрьмы выдержал торжественную паузу не меньше минуты и выпалил: — Детское клубничное! Но только вы не торопитесь делать из этого скоропалительных выводов. А то ведь знаю я вас: с вашим-то полётом мысли вы тут же вообразите себе, что старичок в детство на то время впал. Упаси вас бог так думать, господин узник! Ни на единый миг не потерял премудрый старец своего великого «Я».
А уже когда я петельку пристроил и узелок в нужный ракурс приводил, в последний раз его шейкой любуясь, улыбнулся он мне одним уголком губ и шепчет задушевно так: заяц на завтрак был отменный! Повар, говорит, у вас просто гениальный. Передайте ему моё сердечное гран мерси. И вот это передайте. И вкладывает что-то мне в руку. Я уж потом, после всего, посмотрел, что он мне за гостинец вручил для повара. Вы не поверите — зуб. Да, зубик свой… Я ведь его повару так и не отдал, попутал меня бес. На словах всё обсказал, как велено было, гран мерсисы передал, а зубик утаил.
С этими словами начальник тюрьмы торопливо расстегнул китель и рубашку, вытянул наружу нательный шнурок. В коронке зуба — жёлтого с чернотой, изъеденного, стёртого, отполированного долгой ноской, — была высверлена аккуратная дырочка, в которую и продет шнурок. Зуб был коренной, о трёх кривоватых корешках.
— Сначала хотел посеребрить его или металлизировать, чтобы не пропал, — улыбнулся начальник тюрьмы, — да жена отговорила. Нельзя, говорит, ничего с ним делать, а то покойный станет приходить с того света, станет выговаривать за самовольство и требовать зуб назад. А то, говорит, может и за собой увести. Я не суеверный, но подумал-подумал и решил, что нет ничего лучше естественности. А что профессор пришёл бы ко мне, так я бы, пожалуй, только рад был бы. Я ведь долго потом и часто его вспоминал — разговоры наши и чаепития. Много, много поводов поразмыслить оставил он мне после себя… Ах, нет, впрочем, забыл! Однажды он таки пришёл ко мне. Правда, во сне всего лишь. Весь покрытый мухами, абсолютно весь, будто завёрнутый в чёрный плащ. Такой, знаете ли, благородный был у него вид. Жужжащий такой… Кстати, господин узник, вы, я слышал, любите мух?
Узник вздрогнул от неожиданности. Кажется, он задремал, убаюканный неспешным монологом.
— Это у вас чисто научный интерес? — лукаво прищурился начальник тюрьмы. — Или перверсия? Или… Небось отрываете им крылышки, а? Ну, признайтесь. Запускаете потом несчастных безобидных животных ползать по стенам и с наслаждением слушаете, как стонут они в бессилии оторваться от хладного камня и предаться полёту, не так ли? А потом, вдосталь усладив жестокосердие своё их горестями, насаживаете хрупкие тельца на иголку, аки жертвенного тельца, ведь так? И смо́трите, смотрите, наблюдаете, как корчатся они и трепещут, беспомощно дрыгают лапками в безнадежных попытках отогнать от себя боль умирания. И глаза их источают обречённость. И тогда в душе вашей выпрямляет согбенную спину сверхчеловек и упирается затылком прямо в небосвод, прямо в самое это самое вселенной, сбивая вниз пылающие звёзды. Что, господин узник, угадал я?
— Не знаю. Трудно сказать. Отчасти, быть может, угадали.
— Да конечно, угадал, вам же и человека убить раз плюнуть, а уж муху… Вон как вы бедолагу пожарника приговорили — глазом не моргнули, ни одной морщинки не прибавилось, ни один волосок не поседел. Мне бы ваше хладнокровие. Но без вашей жестокости — избави, боже.
Узник спрятал лицо в ладонях.
— Ну, да ладно, господин узник, — начальник тюрьмы ласково похлопал его по колену, — признаюсь вам по секрету. Скоро у вас будет муха. Большая. Вот такенная. Я лично вам её предоставлю.
— Правда, господин начальник тюрьмы?! Это правда? — воскликнул узник, убирая с лица руки, немного, кажется, растерявшись. — Не знаю, как и благодарить вас.
— Искренняя благодарность всегда изыщет пути к самовыражению, — добро улыбнулся начальник, поднимаясь. — Пора мне, однако, — служба, знаете ли. А между тем я так и не сказал главного, зачем приходил.
Он задержался у двери, словно прислушиваясь — не стоит ли кто по ту сторону.
— Тут в одной тюрьме по соседству требуется привести приговор в исполнение, а палач у них попал под сокращение штатов, знаете ли. Времена нынче у всех трудные, не только у нас. Так вот я и подумал, не могли бы вы… Они бы доставили приговорённого к нам, ещё и оплатили бы казнь. А? Что скажете?
Узник глядел на него во все глаза. Кровь моментально отхлынула от его лица, так что лицо словно превратилось в белую как мел японскую театральную маску.
Читать дальше