Ильдар Абузяров - Муж на день

Отряд переходит Альпы, чтобы преподнести сюрприз врагу. Войска Ганнибала или Суворова? Дерзкий и хитрый план или военная от безысходности необходимость? После ночи холодно, и конечности немеют. Хочется спать и есть, но нельзя останавливаться, нельзя сбиваться с ритма – иначе беда.

Нужно скорее добраться до спуска, до лестницы или лифтовой шахты. Но я не успеваю. Нажав на кнопку вызова, понимаю, что лифт уже тут. И в следующую секунду двери разъезжаются, и на меня вываливается, словно из табакерки, супруг Лизы.

Маленький и плюгавенький. Белобрысый, с уже солидной залысиной и с растерянным кроличьим взглядом, с клочьями волос на висках. Ну точно реконструктор Суворов. А я для него выгляжу, наверное, как амбал Ганнибал.

Очки минус, хотя неизвестно, каков он в постели. Секс дело непредсказуемое. У меня не было времени себя проявить. В руках мужика перфоратор и цветы. Перфоратор напоминает автомат. Что же, перфоратор как раз пригодится. И цветы весьма кстати.

– Э, простите, – растерявшись от столкновения на секунду, останавливает меня он. – Вы не знаете, в какую сторону 189-я квартира? Вправо или влево?

«Зачем он спрашивает? – задумываюсь я на мгновение. – Проверяет?»

Раз он успел сделать карьеру в финансовой корпорации, то, видимо, неплохо соображает. Если я точно отвечу, то не вызову подозрения. А если я не местный, то что здесь делаю в такую рань? Но откуда мне знать, где 189-я? На этом ли она вообще этаже? И какой это этаж?

– Э… – выдерживаю я паузу, будто раздумывая. – Не могу точно сказать. Я из пожарной инспекции, плановый рейд, проверяю сохранность гидроузла. – Но, думаю, вам туда, – указываю я в противоположную от Лизы сторону. – Да, думаю, направо, хотя я точно не уверен.

Муж кивает и идет домой. У него есть дом, есть куда вернуться, перейдя через Альпы. И он правильно сделал, что вернулся.

А я, я, каждую секунду своего бытия так стремящийся к дому, мной же безжалостно разрушаемому, ему завидую. Двери лифта закрываются, обрывая последнюю надежду. Скрипит пол, будто заезженная пластинка с песней Лили Марлен, которой заслушивались солдаты Второй мировой по обе линии фронта: «И если со мной случится несчастье, кто будет стоять у фонаря, как когда-то Лили Марлен, как когда-то Лили Марлен?»

Я еду вниз в раскачивающейся, трясущейся камере, а на меня вновь, ближе к первому этажу, наползают видения. Видения, что я по одну из линий фронта, по одну из щелей черт, под которой лишь пропасть, шахта небытия. Свет то гаснет, то начинает мерцать. Я будто снова в окопе, в тесном низком блиндаже. Начало боя. Артиллерийский обстрел. Артподготовка нас накрывает с головой. Взрывы справа и слева, земля дрожит, вокруг сплошной ад.

– Слушай, – говорит лейтенант, – давно хотел спросить, у тебя есть невеста?

– К чему такие вопросы в начале боя?

– Думаю вот, если ты вдруг погибнешь, будет тебя кому оплакивать, сержант?

Я улыбаюсь, а перед глазами образ. Девушка в белом платье. Стоит, запечатленная на миг и на всю вечность камерой глаза в дверном проеме, словно в рамке фотокарточки.

– Есть, – достаю фотку и протягиваю офицеру.

– Ух ты, – восклицает лейтенант, – какая красавица!

– Да, красивая.

– Слишком хорошая для тебя, сержант. Как ее зовут?

– Лиза…

– Лиза. А почему она никогда тебе не пишет и не звонит? – с недоверием смотрит на меня лейтенант.

– И хорошо, что не звонит. Не звонит и не пишет, значит, у нее все в норме.

Сержант с недоверием оглядывает меня и начинает насвистывать песенку французских добровольцев. Простенький марш, разорванные отдельные фразы, под шаговый ритм:

– Пыль, пыль, пыль… – сплевывает лейтенант, будто подчеркивая, что все мои слова ложь и пыль.

– И потом, некогда ей звонить и писать, – подумав немного, для достоверности и убедительности добавляю я.

– Это почему? – удивляется лейтенант, прекратив свое недоверчивое мурлыканье.

– Мы ждем ребенка.