Игорь Шагин - Белая полоса

— Уйди с дороги! — сказал Палыч.

Однако тот вытащил нож — штык-нож от автомата Калашникова. Палыч, как военный, владел приёмами рукопашного боя. И когда родственник с ножом двинулся вперёд, Палыч автоматически схватил его за запястье, сделав шаг влево, а другой рукой за локоть — и нож по инерции движения корпуса воткнулся родственнику в живот. Палыч и его супруга тут же вызвали скорую помощь. Но нападавший скончался на месте. На допросе, выслушав показания Палыча о преследовании этим покойным родственником своей жены и при отсутствии адвоката (эта статья не предполагала обязательного присутствия адвоката, и Палыч решил себя защищать сам), вместо вопроса «Защищали ли Вы себя? Или кого Вы защищали?» следователь спросил:

— Вы защищали свою жену?

— Да, — сказал Палыч.

Следователь (или адвокат, которого не было) мог задать ещё вопросы о первой подсознательной реакции при угрозе жизни или инстинкте самосохранения. Однако он ограничился в протоколе Палыча «Да», что он защищал не себя, а свою супругу.

Из этого следовало, что внимание нападавшего было направлено не на Палыча, а на его супругу, и, будучи военным и владея приёмами рукопашного боя, Палыч мог просто заломать руку или выбить нож, который воткнулся потерпевшему в живот. И поскольку своим «Да», что он защищал жену, Палыч отрицал самооборону, вместо статьи, которая не предусматривала уголовное наказание, Палычу была вменена статья «Непреднамеренное убийство» — от семи до пятнадцати лет по Уголовному кодексу.

На втором судебном заседании, увидев Палыча в клетке, его жена умерла от сердечного приступа прямо в зале суда. На следующем, как сказал Палыч, судья отклонил его ходатайство разрешить ему присутствовать на похоронах жены. А на последнем заседании его же обвинили и в смерти его супруги, и в том, что он не мог быть на похоронах: «И нечего пенять на других».

Анатолию Рыбчинскому было сорок лет. Он был, как сам говорил (а позже демонстрировал навыки своего искусства), художником, скульптором, поэтому и (как говорил) имел духовный сан, а в камере с разрешения начальника — рясу и деревянный крест. Правда, в моём присутствии, то есть в камере, рясу и крест он никогда не носил. Был в спортивных штанах, туфлях и зелёном полусвитере с длинными рукавами. Анатолий Рыбчинский сказал, что он двоюродный брат поэта и композитора Юрия Рыбчинского. И множество песен последнего — это его, Анатолия, стихи. А в Уманском парке стоят его скульптуры. Но как только он оказался в тюрьме, брат и племянник Женя — директор «Гала-радио», — как сказал Рыбчинский, сразу его забыли.

В СИЗО в одной камере с Палычем Рыбчинский находился тоже четыре месяца. В СИЗО его, как он рассказывал, сразу привезли из Московского РОВД. Там продержали две недели в камерах и заставляли подписывать протоколы, согласно которым он якобы совершил нападение и нанёс ножевое ранение одной из своих учениц, которая в день нападения посещала его студию и, как сейчас утверждает следствие, отвергла его любовь. Он же никакие протоколы в РОВД не подписывал, и потерпевшая не говорила и не опознавала, что это он, по словам Рыбчинского. Однако когда его водили на ознакомление с делом, в нём стояли его поддельные подписи. И его голодовка — не что иное, как протест следователю и фабрикации дела.

Сейчас вспоминается второе четверостишие из его баллады:

Не хочется коверкать автора.

Мы помянули жену Палыча, допили спиртное и доели те продукты из домашней кухни, которые могли быстро испортиться.

После вечерней проверки я достал из кофеварки мобильный телефон и предложил Палычу позвонить. Он ответил, что ему звонить некуда.

Анатолий Рыбчинский позвонил на городской своей маме, которая, по его словам, не встаёт с постели и уже несколько месяцев не имела о нём никаких известий. И сказал, что у него всё в порядке. Разговор о голодовке уже не шёл, поскольку мы пришли к общему мнению, что голодать — это всё равно, что Рыбчинский будет помогать следователю своими же руками себя добивать. И было решено, что Анатолий будет есть всё, что передаётся, и набираться сил. Затем я позвонил Оле, рассказал, где нахожусь, и о своих новых сокамерниках. Оля позвонила папе. А тот — Юрию Рыбчинскому, чтобы обрадовать поэта: мол, его брат в хороших руках.

— У меня нет брата Анатолия! — сказал Юрий Рыбчинский.