Игорь Шагин - Белая полоса

— Олег, — неприятными узкими губами сказал он и протянул вперёд руку, на обратной стороне ладони которой была непонятная синяя наколка, а на среднем и безымянном пальцах — два наколотых размытых перстня.

Первым ему пожал руку Дмитрий, который старался держаться бодро и уважительно. Потом Федун.

— Здорово, — сказал он.

Затем общему мнению подчинился и я.

Олег Замша сказал, что его привезли из лагеря на раскрутку, и спросил, есть ли в хате курить (хатой заключённые называли камеру). Дмитрий ответил, что пара сигарет есть, но нет спичек. Замша тут же оживился и прилюдно изо рта — то ли из-под языка, то ли из-за оставшихся нескольких жёлтых зубов — достал «мойку» (лезвие, вынутое из бритвенного станка).

— Командир! — крикнул он, постучав в «рыцарь» двери. — Иди сюда, я кое-чего покажу!

Открылся глазок. Замша держал перед ним лезвие. Зазвенели ключи, и открылось окошко для выдачи пищи — кормушка.

— Давай сюда!

— Я её под плинтусом нашёл, — сказал Замша.

— Давай сюда! — повторил голос из-за двери.

— Дай несколько спичек, — тут же зашелестел спичечный коробок, произошёл ченч (то есть обмен), и кормушка закрылась. У Замши в камере сразу стал расти авторитет.

Федун в основном молчал. Он сказал, что его через трое суток выпустят, что заказное убийство недоказуемое, если нет прямого свидетеля, диктофонной записи или меченных денег, — а значит, у них против него, Федуна, ничего нет. Замша, как опытный в этих делах заключённый, отсидевший не один раз, подтверждал мнение Федуна.

Когда Федун спросил меня, за что я здесь нахожусь, я ответил, что за кражу — карманную, — за что получил одобрительный кивок головы Замши.

— Ну да, за кражу! — посмеялся Федун.

С ним было приятно поговорить, однако он старался общение не поддерживать и сохранял молчание.

На следующий день, указывая глазами и постукивая кончиками пальцев себе по плечам, Замша выразил мнение, что Фёдор Фёдорович Федун является «курицей» (засланный казачок, тихарь, сексот, стукач), которое сразу поддержал Дмитрий. После чего, взглянув на меня, Замша показал пальцем на дверь. Я не возражал, чтобы в камере стало просторнее, а также чтобы Фёдор Фёдорович Федун поскорее вернулся к своей семье.

Также «маяками» глаз, губами и потыкиванием в Дмитрия он начал разговор с Федуном с того, что у последнего очень подозрительные имя-отчество — Фёдор Фёдорович, — да и фамилия на Ф также начинается (явно чтобы не забыть в камере). И дело у него очень подозрительное, и на лётчика он не похож, и кантик волос под затылком на шее милицейский. Федун всё выслушал молча. После чего Замша указал ему пальцем на дверь.

Федун постучался и попросил его забрать. Через некоторое время Федуна забрали. Замша пояснил, что, вероятнее всего, это проштрафившийся мент — óпер или следак, — которому сказали поработать агентом; а может быть, бизнесмен, которого приняли на какой-то мелочи, и теперь он отрабатывает; а может быть, это профессиональный агент, поскольку есть такие, которых выдёргивают со свободы за триста гривен в день.

У Замши опыт по раскрытию агентов был большой, и в том, что Фёдор Фёдорович Федун — мент, сомнений уже ни у кого не было.

С этого времени Замша начал расправлять крылья и вести себя если не как вор в законе, которых показывают в фильмах, то как преступный авторитет. К нему стал приходить адвокат, от которого он стал приносить по пачке сигарет и спички. Кроме того, его стали посещать оперá, которые вешали ему изготовленный в лагере пистолет.

Однажды он принёс в кармане горсть грузинского чая, сказав, что с трудом его выпросил. Вернувшись из следственного кабинета, он выгребал из кармана на газету чай. Также он принёс с собой пластиковую поллитровую бутылку. Сказал, что выклянчил у дежурного по дороге в камеру. Использовав в качестве факела своё единственное серое вафельное полотенце, которое он привёз с собой в полиэтиленовом пакете, Замша варил чай на открытом огне, скрутив полотенце в трубочку и подпалив его как фитиль и нагревая пламенем дно пластиковой бутылки, в которую была налита вода и засыпан чай. Дно становилось закопчённым и чёрным, округляясь от поднимавшейся температуры, и вода потихоньку закипала.

Вечером, за ужином, он налил по глотку этого чая в кружки мне и Дмитрию. Сам же пил небольшими глотками из бутылки, плотно закручивая пробку.

Замша не приносил из следственных кабинетов никаких газет и редко спрашивал меня по делу — только тогда, когда я удовлетворял любопытство Дмитрия. Я легко шёл на общение и рассказывал о машинах, о своих полётах за штурвалом самолёта, о рыбалке и подводном плавании, о бизнесе (если что-то интересовало Дмитрия и других приезжающих и уезжающих сокамерников) и о деле — всё, что говорил следователю. Многих удивляла сложившаяся со мной ситуация, и они задавали дополнительные вопросы, на которые я с удовольствием отвечал.