Игорь Шагин - Белая полоса

Допрос закончился. Светлана Шапиро, попрощавшись, удалилась. Впоследствии она заболела, сказав Оле, что со всем этим не справится, и от моей защиты отказалась. Позже Светлана Шапиро защищала Януковича.

Через некоторое время после моего первого допроса в присутствии адвокатов Владимир Тимофеевич остановил машину, чтобы подъехать на следующие следственные действия со мной. Машина подвезла его в обратном направлении — в РОВД, где его несколько часов продержали в «обезьяннике», настоятельно рекомендуя отказаться от моей защиты. Владимир Тимофеевич сказал мне, что не будет обращаться по этому поводу в прокуратуру, ибо сделано это для того, чтобы опросить его как свидетеля и отстранить от дела и от моей защиты, поскольку свидетель по делу не может выступать адвокатом. Мою защиту стал осуществлять Баулин В.Т.

Владимиру Тимофеевичу на вид было около сорока пяти лет. Он сказал, что договор на мою защиту с ним подписала Ольга Злотник по рекомендации своего отца — Александра Иосифовича Злотника. Добавил, что ранее работал в прокуратуре, а ныне — адвокат по уголовным делам. Владимир Тимофеевич сказал мне, что он тут не для того, чтобы носить мне бутерброды, а чтобы следить за исполнением моих процессуальных прав при расследовании дела. При этом из малиновой папки из кожзаменителя на молнии он достал бутерброд, замотанный в полиэтиленовую плёнку, и пока я ел, Владимир Тимофеевич рассказал, что из Санкт-Петербурга приехали мои мама и сестра и что они вместе с Олей находятся под РОВД и ждут, пока он выйдет. И что все передают, что любят, ждут и молятся за меня. Спрашивают, как я себя чувствую. Я сказал, что немного надуло в ухо, но всё более-менее в порядке. Маме, Оле и Тане я передал, что всех очень люблю.

— Держись! — сказал Владимир Тимофеевич, пожав мне руку.

Когда он говорил, то он него немного несло спиртным. Я спросил у Баулина, есть ли у него сигареты. Он достал полупустую пачку «Примы» без фильтра и сказал, что больше у него нет, это последняя. После чего позвал следователя и сказал, что мы закончили. Баулин ушёл, а меня увели в «стакан»-клетку.

Из РОВД до ужина меня привезли в ИВС. Раков спросил, привёз ли я сигареты. Я сказал, что у адвоката сигарет не оказалось — была полупустая пачка. Раков посмотрел на меня с недоверием. Он сказал, что сегодня тоже был у адвоката и что те, кто проходит со мной по одному делу, признались в убийстве Князева, которого две недели назад расстреляли перед входом городской больницы из автомата. И что сейчас их из разных РОВД свозят сюда. Раков сказал, что Князев был преступным авторитетом, смотревшим за г. Киевом, и некоронованным вором в законе. И что на зонах и тюрьмах Князя им не простят. Их уже ждут.

— А ты к этому имеешь отношение? — спросил Раков.

Я сказал, что не имею никакого отношения ни к этому, ни к другим преступлениям.

Но мне вдруг стало как-то не по себе, а по телу пробежала лёгкая дрожь.

Заключённые в ИВС между камерами разговаривают и передают информацию по водопроводным трубам, пользуясь тем, что нет вентилей и в трубах нет воды, которую включают с коридора. Эта система связи называется телефоном. Тот, кому нужно поговорить, дует три раза в трубу. А с другой стороны в соседней камере слышен трубный гул. После контрольного слова «Говори» начинается коммуникация. Раков сказал, что сегодня весь день искали меня. Спрашивали, где сидит Шагин.

Я сказал Ракову, что никого здесь не знаю и общаться ни с кем не буду.

В камере я и Раков находились вдвоём. Раков сказал, что Сергея, нашего третьего сокамерника, сразу же после меня заказали с вещами. И если до этого времени не привезли — значит, уже не привезут. Или он уже в другой камере.

Но тут в коридоре хлопнула решётка, послышались шаги и голоса, потом — команда «К стене!» у нашей двери. Зазвенели ключи, щёлкнул замок, и дверь в камеру открылась.

— Заходи! — сказал голос из-за двери.

Неожиданно в дверном проёме появилась огромная фигура круглолицего, подстриженного налысо парня. Рост его был под два метра, грудь широкая, накачанная, мощные плечи и рельефные бицепсы. На щеках у него был здоровый румянец, а глаза насмерть перепуганные. На нём были чёрная майка и камуфляжные брюки. Он занял всё пространство прохода (пятачка). Дверь закрылась, щёлкнул замок. Он немного помолчал, потом сказал:

— Я мусор.

— Хорошо, что сразу признался. Много наших-то подубасил? — спокойным голосом спросил Раков.

— Да, было! — сказал парень.