Игорь Шагин - Белая полоса

Единственный документ в деле, который остался неоглашённым, — это первый протокол допроса Подмогильного сразу после совершения на него покушения, но на его оглашении в зале суда никто не настаивал.

В этом протоколе Подмогильный высказывал предположительные мотивы совершения на него покушения. Но нигде не звучало ООО «Топ-Сервис» и ЗАО «Топ-Сервис Большевик Пак», НДС или беспроцентные бессрочные ссуды ООО «Топ-Сервис» Жовтневому району. А среди множества подозреваемых Подмогильным ни разу не называлась фамилия Шагин.

А об обстоятельствах покушения, предшествовавших в день покушения событиях, глава районной администрации сообщил следующее:

«Мы закончили заседание районной рады и потом отмечали. И нормально бухнули. Потом поехали к одному ларьку добавлять. Потом добавляли у другого, за стойкой. А потом я сказал водителю Ване везти меня домой. Выходя из машины перед подъездом, дипломат я не взял. Случайно оставил в салоне…»

На вопрос следователя, что было в дипломате, Подмогильный ответил: «30 тысяч долларов».

Потом Подмогильный привёл свидетеля, что эти деньги Подмогильный у него одолжил для покупки машины. Которую, правда, он так и не купил. Как написал в следующих показаниях, передумал, а деньги вернул.

После рассмотрения всех материалов в судебном заседании было если не доказано, так как любое доказательство невиновности в нормах нарушения презумпции невиновности подлежит сомнению, то очевидно и понятно, что я не имею никакого отношения к покушению на убийство Подмогильного.

Но это также было ясно и тем, кто фабриковал это дело. И поскольку из песни слов не выкинешь, как и из материалов дела показаний Вишневского, которого, ввиду его болезни шизофренией, было, видимо, трудно склонить перед следователем подтверждать нужное из-за риска, например, что он всё равно сделает по-своему и ещё что-нибудь назло, то, быть может, решили всё оставить как есть.

Единственное, на что мог повлиять адвокат, предоставленный ему МВД, так это убедить Вишневского в обмен на срок вместо пожизненного заключения просто отказаться в суде разговаривать с судьёй (как впоследствии и произошло) на тот случай, если он вдруг возьмёт, например, и вспомнит, что ему сказали забрать дипломат, которого, как он потом разглядел, у Подмогильного не оказалось.

А чтобы «впихнуть невпихуемое», как тут любили выражаться, и спрятать то, что скрыть невозможно, было принято это самое поставить на самое видное место. А эпизод Подмогильного, в том числе в СМИ, сделать гвоздём программы. Но видела ли это судья?

Среда и четверг были назначены выходными, и я это время досиживал в карцере. В среду меня посетил адвокат. И был удивлён моему внешнему виду.

Только при выезде из карцера за пределы СИЗО выдавалась личная одежда. Внутри тюрьмы все перемещения, в том числе и к адвокату, были в карцерной робе.

— За что хоть? — спросил Владимир Тимофеевич.

— Написано, что за карты, — сказал я.

— Понятно, — сказал Владимир Тимофеевич.

Перед уходом адвокат спросил, что необходимо передать. Я сказал, что завтра, после обеда, в передаче мне нужно банное полотенце — толстое, махровое, тёмное и, по возможности, размером со штору.

В карцере что маленькое полотенце, что большое считалось полотенцем. Так же, как пустая матрасовка — матрасом. И полотенце можно было использовать в качестве подстилки на бетонный пол, чтобы весь день не находиться на ногах.

А после окончания семи суток меня могли сутки продержать в камере и снова закрыть в карцер.

Время освобождения из карцера соответствовало минутам, указанным в постановлении. И как только по радио зазвучали двенадцатичасовые новости, открылась дверь. Я сдал робу, получил свою одежду и сказал прапорщику-«деду» до свидания, почему-то уверенный, что мы ещё не раз встретимся.

Я проследовал по коридору за корпусным, представляя, как сейчас вернусь в камеру, получу передачу, поем и лягу спать. Всё-таки семь суток на ногах вместе с выездами на суды были утомительными.

Мы вышли за дверь цокольного этажа, поднялись по половине пролёта лестницы. Но корпусной не открыл дверь, ведущую в подземный туннель, чтобы сопроводить меня к стыку корпусов «Кучмовки», «Брежневки» и «Столыпинки», а открыл железную дверь в том же крыле на первый этаж.

— Ты теперь в сто двадцать третьей, — сказал корпусной.

На этом, первом, этаже правого крыла «Катьки» были расположены камеры осуждёнки, строгого режима и усиленного режима для злостных нарушителей режима содержания. И 123-я считалась одной из них, рассчитанной на 18 человек.