«В начале февраля 1999 года мне позвонил Шагин, и мы встретились с ним на фирме. В ходе разговора Шагин предложил мне убить Подмогильного, так как последний мешает ему работать. Шагин передал мне вырезку из газеты с фото Подмогильного. Срок совершения убийства Шагин не называл. Я поехал на Оранжерейную на СТО, где рассказал Маркуну и Гандрабуре о разговоре с Шагиным. Сказал им, что тот заказал убить Подмогильного.
Со слов Шагина, я какого-либо участия принимать в этом не должен. Вопросом, где лучше совершить убийство, занимался Гандрабура. Через несколько дней я отпросился у Шагина уехать в Чехию…
…По приезде из Чехии я узнал от Маркуна об оплате за выполнение заказа на убийство Подмогильного — обещал заплатить 20 тысяч долларов…
…В день покушения на убийство Подмогильного — 13 апреля 1999 года, — узнав от Маркуна и Гандрабуры подробности совершения покушения, поехал на “Топ-Сервис”, где всё рассказал Шагину…
…В этот же день была оплата… Шагин вручил пачку денег по 100 долларов. С ними уехал на СТО. Об исполнителях я Шагину не говорил…
…На следующий день вечером встретился с Маркуном, от него узнал, что у него была встреча с Шагиным, от которого узнал, что Подмогильный остался жив. Шагин ему сказал, что работа не сделана, а деньги уплачены…»
Вторые показания Старикова от первых в числе другого отличались тем, что теперь не Маркун получил от меня заказ на убийство Подмогильного, а он, Стариков. И не за 10 тысяч долларов, как он говорил (давал показания) раньше, а уже за 20. И расчёт был не частично, как он писал до этого, а сразу полностью.
На вопрос прокурора, откуда такие показания, Стариков ответил, что перед очной ставкой с Шагиным оперативные работники завели его в одну комнату с Маркуном, чтобы не было путаницы в показаниях, согласовать, «как садить», сказал Стариков, Шагина. Прокурор попросил огласить третьи показания Старикова, данные им в ИВС, в присутствии адвоката. Судья несколько раз перелистывала том, переспрашивала у прокурора номера листов. А потом сказала, что листы этого протокола допроса вырваны, развернув том и показав присутствующим, видимо, остатки корешков от вырванных страниц с боков нитей прошивки (как будто присутствующие с этого расстояния могли что-то видеть). А также добавила, что с этого места том перенумерован: старая карандашная нумерация стёрта, а поверх неё написана новая (ни один том, как этого требовал закон, не был пронумерован ручкой).
— Вот где собака порылась, — с ехидным лицом громко сказал из клетки Маркун, вероятно, демонстрируя окружающим доброе расположение к нему Лясковской.
— Мы знаем, Маркун, кто там порылся, — скорчив гримасу, сказала ему Лясковская.
После этого она спросила у адвокатов, были ли листы. Владимир Тимофеевич — видимо, опасаясь, что сейчас кто-нибудь встанет и скажет, что вырвал листы по его, Владимира Тимофеевича, поручению, — посмотрел свои записи и сказал Лясковской, что, когда он знакомился с делом, протокол допроса Старикова, о котором идёт речь, в деле был, и именно под той нумерацией страниц, о которой говорит прокурор. Это также подтвердили и другие адвокаты. Лясковская сделала перерыв на один день и распустила участников процесса.
На следующий день дежурный от Маркуна (который, видимо, был у адвоката или в кабинетах оперативников — что за ним если не водилось, то замечалось, когда он вдруг из ниоткуда появлялся в коридоре следственного корпуса, выводной Коля раздражённо говорил выглядывавшим из кабинетов «закройте дверь», а Маркун, увидев знакомое лицо, расплываясь в улыбке и застенчиво опуская глаза, добавлял «я по своим делам») передал мне газету, в которой снова была статья с комментариями работников прокуратуры о ходе судебного следствия, и уже как об установленном факте о совершённых мной преступлениях, заканчивающаяся словами «…подсудимые в клетке…», как будто намекая на меня, так как более ни о каких подсудимых в статье не шла речь, «…ещё не один раз заставят понервничать судью…»
В начале следующего судебного заседания я огласил заявление и копию для приобщения к протоколу о том, что журналисты и работники прокуратуры разглашают данные судебного следствия, а инцидент с вырванными из тома листами связываю именно с действиями прокурора и прокурорских работников, любыми способами старающимися — не мытьём, так катаньем — повлиять и склонить мнение суда на свою сторону.
— Шагин, мы не можем влиять на журналистов, — сказала Лясковская.
Читать дальше