Сейчас невольно приходит в голову первое четверостишие из баллады Анатолия Рыбчинского — скульптора, поэта и художника, хранителя духовного сана, в свои сорок пять лет — бородатого дедушки, с которым я впоследствии содержался в камере СИЗО № 13. Баллада эта у меня не сохранилась, но память об этом человеке живёт в моём сердце и поныне.
Московский райотдел —
Волчиная нора.
Тут правит беспредел,
Тут волки-мусорá.
То ли были уже сумерки и для меня так быстро пролетело время, то ли стекло в окне комнаты было окрашено с обратной стороны, то ли на нём были плотные решётки и свет плохо проникал через них. Так или иначе, но комната была очень мрачная, стены были выкрашены зелёной краской и ободраны. Пол — то ли из половой коричневой плитки, то ли крашеный дощатый. Потолок высокий, жёлтый, закопчённый. С потолка на проводе свисал электропатрон, в который была вкручена лампочка мощностью примерно 40 ватт. И сквозь клубы сигаретного дыма лился мутный жёлтый свет. Меня усадили на табурет спиной к столу, который стоял перед окном. В комнате было много незнакомых мне людей, среди которых был армянин среднего роста, коренастый, в пиджаке, брюках и рубашке, с чёрными с сединой коротко стриженными волосами и несколькодневной щетиной на подбородке и щеках. Взгляд у него был лютый. Все курили и смотрели на меня. Я скромно сидел на табурете с застёгнутыми за спиной руками и переводил свой взгляд то на одного, то на другого из присутствующих. Атмосферу разрядил Полищук.
— И он говорит, что торгует продуктами питания! — сказал он, кивнув в мою сторону.
— А вагоны идут пустые, автомобили идут пустые, а на заводах, которые ничего не производят, только сдаются фиктивные финансовые отчёты. И потом из бюджета получается НДС, — продолжил Полищук.
Я не стал возражать по поводу его слов.
— Что вы там продаёте? Где ваши продукты? Я их никогда не видел! — начал поднимать голос Полищук.
Он замолчал, и все посмотрели на меня. Я тихо сказал, что все продукты идут на экспорт.
— Но в магазине по такому-то адресу вы можете купить крем-карамель в жестяной банке производства «Топ-Сервис Молоко», — добавил я.
У меня было хобби — изобретать и регистрировать новые продукты, в том числе и молочные.
Полищук мне ответил, что, хотя он знает, что я вру, но он обязательно заедет в магазин и проверит мои слова. В это время в комнату зашёл человек в штатском и сказал, что сейчас здесь будет генерал. Присутствующие стали выходить из комнаты. Остались только я и Полищук.
В комнату зашёл грузный, со слегка выпирающим животиком человек лет пятидесяти пяти в белой рубашке с коротким рукавом, чёрных брюках и до блеска начищенных чёрных туфлях. Волосы у него были слегка седые, с чёлкой, зачесанной на бок. Лицо широкое со слегка отвисшими щеками, толстые губы, нос с большими ноздрями, глаза серые, смотрящие прямо на меня. Полищук вытянулся в струнку. Я невольно встал с табурета.
— Сядь! — сказал мне генерал. И добавил: — Снимите с него наручники!
Полищук снял с меня наручники. Генерал приказал ему выйти из комнаты, а мне — повернуться лицом к столу. Сам же прошёл за стол и сел. Он мне сказал, что он генерал.
Я спросил:
— Как Вас зовут?
Он сказал, что это не важно. И ещё добавил, что всегда отвечает за свои слова и всегда выполняет свои обещания. И что я могу ему верить. Он сказал, что его интересуют денежные суммы НДС, полученные из бюджета, и то, где они находятся. А также показания о причастности к этому народного депутата Фиалковского.
Я молчал. Генерал сказал, что он может прямо сейчас организовать, чтобы в комнате накрыли стол и чтобы привезли из любого ресторана, который я назову, любую пищу, которую я захочу, и коньяк «Хеннесси».
— Ты же пьёшь такой коньяк? — спросил генерал.
И добавил, что мы сможем посидеть и поговорить по душам. И что я получу его покровительство. Я не знал, как правильно реагировать на такое предложение. Сказал, что на все вопросы, на которые мог ответить, я ответил его людям.
— Разговора у нас не получилось! — сказал генерал, встал из-за стола и вышел из комнаты.
Зашёл Полищук, и мне снова застегнули руки наручниками. В этот же день в Московском РОВД в этой же комнате у меня была очная ставка с Алексеем Маркуном. Проводил её всё тот же прокурор Иванец. На очной ставке Маркун кивком головы подтверждал зачитываемое прокурором из показаний Маркуна, и всё это фиксировалось в протоколе очной ставки. А именно — что я ему заказал убийство ветврача Пацюка. У Маркуна под глазом был фингал. Он был навеселе, заискивающе вёл себя с милиционерами и быстро попросил его увести.
Читать дальше