Александр Проханов - Крейсерова соната

Плужников видел битву в московском небе, подвиг отважного Сокола, сбитую "Колумбию", которая, выпуская струю белого пара, ушла за горизонт, видел, как яростно замахал ручищами медный великан, затопал ногами, которые еще не были прикреплены к бетону громадными болтами. Колосс тяжко топотал, крутил в небесах стеклянной башкой, рассылая во все стороны огненные снопы ярости.

Теперь настал черед Плужникова. Один на один с исполином, среди униженной и покоренной Москвы, он вздохнул глубоко и шагнул навстречу чудовищу. Вокруг лежал ниц поверженный, опоенный зельями, исколотый ядовитыми иглами, обманутый и запуганный народ, лучше, добрее и краше которого не было на земле. Огромная, пожухлая в страданиях, онемелая от горя Россия взывала к нему, своему воину и заступнику.

- Мы, твои воины, Родина!.. Русские, в славе и правде!.. Пошли нам подмогу!.. Пошли сокровенные силы, Россия!.. - так он молился, выступая вперед, туда, где топтался, порождая землетрясения, чудовищный исполин.

Из сердца Плужникова вырвался прозрачный стремительный луч, понесся навстречу чудовищу. Усиливая этот луч, наполняя его светом и зеркальным сверканием, встали за спиною у Плужникова поверженные, но непобежденные люди: те, кто находился на горе с капелькой рыбьего жира на лбу, и те, кто оставался на улицах города, издали наблюдая явление страшного идола. К ним спешили несчетные множества, жившие далеко от Москвы в бесчисленных деревнях и селениях, в городах и поселках, от океана до океана. Они помогали Плужникову своей волей и силой, любовью и праведностью. К молодым присоединялись старики. С мужчинами вставали женщины. С ними рядом были их дети, те, что умели ходить, и младенцы, которых матери несли на руках. Луч становился все ослепительней, сверкал как меч, завершался пылающим пламенем, жалил и жег медного исполина, упирался в громадную грудь, стараясь опрокинуть. К живым, ведущим на земле святое сражение, присоединились неживые, лежащие на бесчисленных кладбищах, в курганах и братских могилах. Святые в Русском Раю помогали молитвой. Старец Серафим напевал свою песню, махая пруточками. Князь Александр Невский сменил на кольчугу холщовую льняную рубаху. Двадцать восемь героев-панфиловцев вышли на рубеж обороны, и с ними - двадцать девятый, русский герой Иван Иванович.

Луч толкал истукана, прожигал его броню. Шипели и падали расплавленные медные капли. Скрежетали и скрипели доспехи. Из чрева чудовища доносились звериные рыки, словно в накаленной печи поджаривались несметные демоны, били в медь чешуйчатыми хвостами, скрежетали зубами. Сквозь щели и скважины выталкивались клубы зловонного дыма, пахло паленым копытом.

- Господи, помоги!.. - взывал Плужников, не в силах опрокинуть сатанинское чудище. - Пошли мне подмогу, Господи!..

И подмога явилась. В ночных небесах вдруг открылся прогал, глубоко в даль Вселенной, наполнился таинственным светом. В этом неземном горнем свете засияло видение. Издалека, из необъятных глубин Мироздания, подобно таинственному светилу, стал всплывать, приближаться корабль. Небесный ковчег, прозрачный для лучей, словно отлитый из стекла, плыл по московскому небу. Плужников узнал в нем крейсер "Москву", свой родной могучий корабль. Рубка сверкала как алмаз. Корпус отливал волшебным блеском. На палубе, в ряд, плечом к плечу, стоял экипаж. Восхищенным любящим взором Плужников узнавал товарищей: командира с прекрасным одухотворенным лицом, закадычных друзей - оружейника Шкиранду и энергетика Вертицкого - все родные, знакомые лица. Вокруг их голов светились золотые нимбы. Корабль бесшумно и грозно вплывал в московском небе, был напоен несказанным светом. Из неба неслась могучая музыка, в которой вдруг слышалась увертюра Мусоргского "Рассвет над Москвой-рекой", то "Акафист Пресвятой Богородицы", то бессловесный и мощный "Варяг".

Из днища, где скрывались антенны гидролокаторов, вспыхнул и прянул к земле ослепительный луч. Ударил в грудь истукана, туда, где, прожженные Плужниковым, дымились медные доспехи. Удар был столь крепок, что медная скорлупа треснула, развалилась с диким стенанием. Колосс начал разваливаться, отделяя от себя громадные пластины и плиты, отбрасывал трубчатые руки, накренял шею, от которой отвалилась и летела вниз стеклянная фляга головы. Все, что наполняло утробу и грудь исполина, начинало гореть и вскипать. Наполнявшие идола твари плавились, словно были пустыми бутылками из-под "Спрайта". Все липко чадило и капало. Валили хлопья вонючей сажи.