Лев Квин: Кто убил лебедей?

Ночь захлестнула последние отблески заката. Теперь уже совсем ничего не видно, только трактор впереди. И звезды на совершенно черном небе. Юра запрокинул голову. Кажется, они совсем близко. Метров двести – триста.

Холодно как! Ветер пронизывает насквозь. Налетает, как разбойник.

Юра спрыгнул с подножки и побежал по пашне. Трудно, ноги утопают. Зато побегаешь минут пять – с полчаса на сеялке можно терпеть.

Вот с соседней сеялки и Маруся спрыгнул. Тоже доняло, несмотря на жир.

А трактор прибавил ходу. Ну, теперь ему не догнать. Придется ждать здесь, пока агрегат не вернется.

А на сеялке у него там все в порядке?

Юра перебрался на соседнюю сеялку, проверил зерно в ящике, сошники. Хотел обратно к себе, да задел за что-то ногой, чуть не упал.

Что там у него? Нагнулся, пошарил руками.

Ружье! Охотничье ружье! Даже место специальное для него устроено. Планочки прибиты, вроде как ящик. И гвоздь для ремня.

Проверил – заряжено. А дуло смотрит как раз в сторону Юриной сеялки. Нет уж, спасибо! Тряска такая, зацепит спусковым крючком за какой-нибудь болт или гвоздь. Или Маруся заденет ногой в темноте, как он сейчас, – и пальнет дробью.

Юра снял ружье с гвоздя, повернул дулом в другую сторону. Не получилось.

Приклад не влезает, отверстие в планке маленькое – только для дула.

Тогда надо разрядить и положить, как лежало. Да, так спокойно, а то будешь все время думать: Юре не однажды приходилось это делать – отец брал его с малых лет на охоту. И ружье такое же – одностволка системы Казанского.

Юра переломил ствол, вытащил дробовой патрон, сунул себе в карман. Марусе он ничего не скажет – разорется еще на всю степь. Утром, на пересменке, улучит момент и вгонит патрон обратно – всего-то дел!

Трактор снизил скорость. Разворачивается… Юра вернулся к себе на сеялку. А мысли все вертятся вокруг ружья. Зачем Марусе ружье? Охотничий сезон закрыт, дичь бить запрещается.

Впереди, в лучах фар, – человек. Руку поднял. Он, Маруся.

Трактор остановился.

– Перекур! – крикнул Петр. – Давай сюда, пацан!

Они собрались возле трактора, присели на корточки с подветренной стороны.

Здесь хорошо, от мотора несет теплом.

Петр распечатал пачку папирос.

– Ого, ленинградский «Беломор»! – Маруся торопливо проглотил еще не разжеванное зерно, протянул к пачке короткие толстые пальцы. – Их даже в городе не всегда достанешь. В прошлом году ехать сюда на уборку – одни «гвоздики» в магазинах. Нынче тоже.

– Брось ты! Скажи – жадничаешь. – Петр то ли шутил, то ли говорил всерьез – не поймешь.

«Маруся был здесь на уборочной». Юра почему-то сразу вспомнил про лебедей.

– Вы в городе кем? – спросил он.

– По медицинской части, – ответил за Марусю Петр и ухмыльнулся почему-то.

Юра удивился:

– Доктор?

Петр рассмеялся. Маруся покосился на него, буркнул торопливо:

– На складе аптечном. – И поспешил сменить тему: – Ты что, не куришь, пацан?

– Нет.

– Вот правильно… – Петр затянулся. Огонек папиросы вспыхнул, на секунду осветил нижнюю часть его скуластого лица. – Одобряю! Я бы мог – тоже бросил. Сплошной расход.

– А тебе как – с выработки или поденно? – поинтересовался Маруся.

– Как всем. За питание только высчитывают.

– Вот придумали! Пацан еще – и как всем.

– Так их же теперь к жизни приближают. А жизнь – это гроши да харчи хороши, – снова ухмыльнулся Петр. – Тебя на кого учат?

– На тракториста.

– Ого! И водить дают?

– А как же! Такой же, ДТ-54. – Юра хлопнул ладонью по горячему капоту. – У меня уже полтора часа на личном счету.

– Хочешь поводить?

Черт возьми, Гришка завтра лопнет от зависти! Самостоятельно водить трактор на севе! Да еще ночью.

– Отчего же, – сдержанно произнес он.

Красная точка описала большой полукруг и исчезла в темноте – Петр щелчком послал от себя недокуренную папиросу.

– Залезай в кабину! Маруся, на место!

– Дай докурить, – проворчал тот.

– На сеялке докуришь…

Юра, волнуясь, сел на место тракториста. Это же не учебный полигон – поле.

Осторожно включил скорость, взялся за рычаги.

– Газу больше… Больше, еще больше, не трусь. Я же вот он, рядом.

Трактор, дрожа и покачиваясь, ползет по пашне. Юра напряженно вглядывается через запыленное ветровое стекло. Тусклая фара с трудом отвоевывает у темноты небольшое пространство впереди трактора.

Только бы не сбиться с прямой! Как Петр угадывает, куда вести? Плохо видно, почти ничего не видно впереди. Черная распаханная земля поглощает весь свет.