Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

С ее шеи и лица сделали слепок, и вот Мицци является уже только вещественным доказательством в уголовном деле, так сказать технической деталью, связующим звеном вроде телефонного кабеля. Вот к чему свелась ее жизнь. Сделали слепок с ее лица и шеи, раскрасили его в натуральные цвета, получился бюст из какого-то прозрачного материала, как будто целлулоида. Полное сходство с оригиналом. И вот эта вторая Мицци, вернее ее лицо и шея, стоит в шкафу, где хранятся вещественные доказательства…Ах, пойдем скорей домой! Кто же меня утешит, если не ты? Я — твоя… Это было на Алексе у Ашингера. А теперь она стоит под стеклом — она мертва; лицо ее, сердце ее, улыбка ее — все неживое; кто же меня утешит? Где же ты?

Франц, что ты вздыхаешь? Ева все наведывается к тебе и спрашивает, о чем ты думаешь, ты не отвечаешь, так и уходит она ни с чем. Почему? Что тебя гнетет? Весь ты как-то съежился… Прячься, прячься за углом, мы искать тебя пойдем… и продвигаешься вперед еле-еле маленькими шажками, будто наткнуться на что-то боишься. Ты же знаешь жизнь, ты ведь не с луны свалился, нюх у тебя хороший, и ты кое о чем догадываешься. Ты ничего не видел и не слышал, но что-то учуял. Ты все еще не решаешься посмотреть в ту сторону, отводишь глаза, но ты и не побежишь, человек ты решительный. И вот стоишь ты, стиснув зубы, и не знаешь, что тебе делать и хватит ли у тебя сил взвалить на плечи такое бремя.

А сколь много страдал Иов, муж из земли Уц, пока не испытал всего, и не осталось горя, которое могло бы еще на чего обрушиться. Напали на его стада савеяне и взяли их, а отроков поразили острием меча, огонь божий пал с неба и опалил его овец и отроков, и пожрал их, халдеи взяли его верблюдов, а отроков поразили острием меча, сыновья его и дочери его ели и вино пили в доме первородного брата своего, и вот большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и все они умерли.

Так тяжкие несчастья обрушились на него, но и на этом не кончились они. Иов разодрал верхнюю одежду свою, искусал руки свои, остриг голову свою, посыпал ее прахом. Но еще не испил он до конца чашу страданий своих. Проказою лютою поражен был Иов, от подошв и по самое темя был покрыт он струпьями, и сидел в пепле и навозе и весь гноился, и взял он черепицу и скоблил себя ею.

И явились друзья его. Елифаз-феманитянин, Вилдад-савхеянин и Софар-наамитянин, и увидели его таким; они пришли издалека, чтоб утешить его, и возвысили голос свой, и зарыдали, и не узнали Иова, ибо так жестоко поражен был Иов, у которого было семь сыновей и три дочери, семь тысяч овец, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов, пятьсот ослиц и много челяди.

А ты, Франц Биберкопф, меньшего лишился, чем Иов из земли Уц, да и несчастья обрушиваются на тебя исподволь. И вот теперь шажок за шажком подвиваешься ты к тому, что произошло, уговариваешь себя на тысячу ладов, обольщаешься; ты хоть и решил взглянуть правде в глаза и приготовился к худшему, но, увы, к самому худшему ты не готов, к тому, хуже чего и быть не может. Все что угодно, только не это! И вот ты сам себя уговариваешь, сам себя щадишь, ничего, мол, страшного не случилось, а чему быть — того не миновать! Но в глубине души не веришь ты в это и не хочешь поверить. Стонешь, вздыхаешь: откуда мне ждать защиты, беда нависла надо мной, что будет мне опорой? А беда все ближе, ближе, и ты тоже идешь ей навстречу, хоть и медленно, как улитка, но ведь ты не трус, у тебя не только сильные мускулы, ты — все еще Франц Биберкопф, наш удав. Ты извиваешься, подползаешь все ближе, ближе, пядь за пядью к чудовищу, которое громоздится перед тобой и готово вот-вот схватить тебя.

Нет, ты не деньги потеряешь, Франц, — сгорит и черным пеплом покроется твоя душа! Смотри, уже ликует блудница! Блудница Вавилон! И пришел один из семи ангелов, держащих семь чаш, и сказал: "Подойди, я покажу тебе блудницу великую, сидящую на водах многих. Вот она — сидит жена на звере багряном и держит золотую чашу в руке, а на челе написано имя: тайна. И упоена жена кровию праведников".

Ты чуешь беду, она уже рядом. И хватит ли у тебя сил, не погибнешь ли?

На Вильмерсдорферштрассе в садовом флигеле, в опрятной и светлой комнате, сидит Франц Биберкопф и ждет.

Свернулся удав кольцом, греется на солнышке. Скучно, некуда силу девать. Надоело Францу бездельничать, пора за работу. Жаль, не договорился с ребятами о встрече. Толстуха Тони купила ему темные очки в роговой оправе; надо бы и костюмчик другой купить да, пожалуй, шрам на щеке намалевать как у буршей.