Николай Горнов - Общество мертвых пилотов

– Да я тебя сейчас наизнанку выверну, боец. Виноват он!

Из нижнего люка показалась потная и красная от натуги голова Семенова. Но, заметив внимательный Гришин взгляд, лейтенант опять нырнул в люк, сделав вид, что ничего особенного не произошло. Вполне, мол, штатная ситуация.

Беляков встал, с хрустом размял позвоночник и неторопливо прошелся вдоль растянутого на талях фюзеляжа. На него уже никто не обращал внимания. В общем, самое время было действовать. Нащупав в кармане припасенные заранее миниатюрные кусачки, Гриша сделал вид, что остановился рядом с открытым торцевым люком совершенно случайно. Быстро поднял тяжелую крышку, сдвинул в сторону три толстых пучка разноцветных проводов, за которыми в глубине мелькнули посеребренные клеммы.

Правая ладонь вспотела. Гриша перебросил кусачки в другую руку, непроизвольно задержал дыхание и аккуратно скусил два толстых белых провода. У самых клемм. Потом замаскировал срез, вернул на место крышку, бросил взгляд по сторонам и выдохнул. Все произошло так быстро, что никто его манипуляций не успел заметить. Беляков изобразил на лице полное равнодушие и продолжил свою неспешную прогулку вдоль боевой машины. Гордиться собой у него особых оснований не было. Без помощи Стража такую ювелирную работу он бы точно не смог провернуть. Он, по сути, даже сообразить ничего не успел. Руки работали по своей программе, помимо головы. Но зато такой «срез» ни один техник не заметит. За систему принудительной посадки теперь можно не беспокоиться. «Катапульта» уже не сработает. Ни при каких обстоятельствах. И Гриша сможет остаться на Высоте столько времени, сколько выдержит сердце…

Сердечная мышца – главный ограничитель длительности полета. Хорошо тренированный спортсмен-легкоатлет сможет при определенных условиях продержаться на Высоте примерно тридцать часов. Беляков спортсменом не был, и если он даже двадцать часов выдержит – уже хорошо. А дальше, если затянется полет, сердце разорвется в клочья. Каким его достанут из кабины, Беляков уже знал. В перекрученном болью теле крови почти не останется. У него, как и у Вити, будет до неузнаваемости искажено лицо, словно вылепленное из серой пергаментной бумаги. Глазные яблоки выкатятся из орбит, распухший сизый язык роскошно вывалится набок. Хорошо, что ни Татьяна, ни Вадик его таким не увидят. Тела погибших пилотов-высотников отдают родственникам только в запаянном намертво цинке…

Беляков встряхнул головой, отгоняя наваждение, и остановился рядом с Семеновым.

– В полном порядке ваша машина, – поспешил отчитаться лейтенант. – Сейчас только в последний разок все контуры проверим, прогоним через пусковой стенд и тогда уже в полет. Еще пятнадцать минут. Потерпите?

– Нет, нет, я не тороплю, – успокоил Беляков. – Просто у меня небольшое рацпредложение.

– Какое еще рацпредложение? – подозрительно спросил Семенов.

– Главную цепь внешней защиты замкнуть на третий контур, – с деланным равнодушием сказал Беляков. – Тогда, если не ошибаюсь, вероятность возникновения разницы потенциалов на силовых шинах уменьшится почти вдвое.

Техник посмотрел на пилота сначала с удивлением, а потом с легким уважением.

– Смысл в этом есть… – задумчиво произнес Семенов. – Только мы никогда так не делали, товарищ старший лейтенант. Сами понимаете, необходимо согласовать…

– Понимаю, лейтенант, но времени слишком мало. А если при посадке возникнут вихревые токи, что тогда?

Семенов уставился в потолок, словно надеялся именно там найти подсказку.

– Никто ведь не узнает, – продолжал давить на него Беляков. – А от вашего решения, между прочим, зависит человеческая жизнь.

– Вы для этого напросились к нам в ремзону?

– Можно сказать и так.

– Кудрявцев, Исмаилов, Кулебякин, Зимин. Все ко мне! – скомандовал лейтенант после непродолжительного раздумья. В сторону Белякова он старательно не смотрел. Но и Гриша специально отошел подальше, чтобы не мешать Семенову, пока тот ставил задачу трем сержантам и старшине.

Через двадцать минут расчет снимал боевую машину с талей и устанавливал на транспортер. Семенов подошел к Грише сам. Ничего не сказал, только утвердительно кивнул. Беляков поблагодарил лейтенанта взглядом.

Пока фельдшер ставил печать на допуске, машину уже успели отбуксировать в Стартовую зону.

– Хотя я ни черта не понимаю, голубь мой, но пообещай хотя бы, что будешь осторожен, – попросил Ковалев, когда дождался Белякова у трапа.