Николай Горнов - Общество мертвых пилотов

Фельдшер на Стартовом уровне осматривал Белякова долго и задумчиво. Кашин тоже покачал головой с явным осуждением. В отличие от Гриши, Кашин был свеж и бодр. И пахло от него французским одеколоном «Тет-а-тет». Беляков же отошел от вчерашнего веселья только на Высоте, когда под куцее ватное пальтецо стал забираться легкий морозец…

На вахте в этот раз дежурила симпатичная второкурсница, и Гриша с удовольствием притормозил.

– Привет, красавица. А для Белякова есть что-нибудь?

– Ой, – сказала девушка и покраснела, отложив в сторону учебник по теоретической механике. – Буквально две минуты назад к вам заходил мужчина. Он еще записку оставил. А вы разве не столкнулись с ним на улице?

Гриша развел руками, как бы от огорчения и уточнил:

– Высокий, широкоплечий, коротко стриженый?

Девушка робко кивнула. Но Гриша и так знал, что кроме Коли Боброва никто ему записку оставить не может. Белый листок из школьной тетради в косую линейку, сложенный вчетверо, Гриша не глядя сунул в задний карман брюк. Все равно тот был пуст. Сигналом служила сама записка. Чтобы Беляков, как только окажется у себя в комнату, первым делом подошел к окну…

Коля Бобров уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Гриша сверху помахал ему рукой и поинтересовался:

– Ждет?

Коля сделал круговое движение головой, словно разминал боксерскую шею.

– Как обычно…

Генсека они застали в тенистой беседке. Он перелистывал свежий номер газеты «Правда». Рядом лежали стопочкой «Известия», «Труд», «Советская Россия», «Сельская жизнь», «За рубежом». Все, как обычно. Менялись только беседки. Но при этом они обязательно стояли либо над обрывистым берегом тихой речки, либо неподалеку от маленького пруда. В пруду обязательно плавали карпы размером с футбольный мяч, а в беседке дожидалась своего часа длинная удочка из вьетнамского бамбука. На тот случай если Генсеку захочется выудить себе на обед парочку зеркальных рыбок, лениво шевелящих плавниками.

Услышав шаги, Генсек поднял глаза.

– Что пишут? – привычно поинтересовался Беляков.

– Ерунду пишут, – так же привычно проворчал Генсек, снимая с носа очки. Газета полетела на пол. – Вот скажи мне, Гриша, ты «Правду» читаешь?

– Иногда, – уклончиво ответил Беляков.

– Не поверю, что кто-то еще читал эту газету, кроме самого Суслова, пусть упокоится его душа. Это уже не газета, а какой-то памятник развитому социализму. Вот у французских коммунистов «Юманите» – это газета. А у нас…

Беляков благоразумно промолчал. Он вообще предпочитал открывать рот поменьше. Впрочем, Генсек при более близком общении оказался вовсе не таким бронзовым, каким казался Грише раньше. А уж старым маразматиком точно не был. Соображал куда быстрей многих молодых, и далеко не всякий смог бы угнаться за хитросплетениями его творческой мысли. Мог поддержать разговор почти на любую тему и не выглядеть при этом глупо. Хорошо реагировал на юмор. При случае и над собой мог пошутить.

В еде был неприхотлив. Разносолам предпочитал самые простые блюда: отварные макароны с котлетами или жареное вымя с гречневой кашей. Любил борщи, щи и рассольники. И обед никогда не занимал у него больше восьми минут. Говорил, что такая, мол, привычка у него еще с войны. Единственным экзотическим кулинарным предпочтением был у него кумыс, к которому Генсек привык еще в пору своего секретарства в Казахстане…

– Бандероль на месте, – подтвердил Беляков. – Два дня назад поступила…

На толстый конверт Генсек даже не взглянул, и быстро сунул его под стопку газет. Гриша почувствовал себя заправским разведчиком на встрече с резидентом. Что было в конверте, Гриша не знал. Такие конверты незаметно вскрыть было невозможно. Делались они не из бумаги, а из сверхпрочного тканого материала, который использовали только для транспортировки диппочты. В огне такие конверты не горели, в воде не промокали, закрывались специальной водонепроницаемой застежкой и могли пролежать в земле, в реке или на дне озера много лет.

Собственно, ради этих конвертов Гриша и встречался с Генсеком. Он получал их от американцев, лично от Гольдберга, и передавал лично в руки Генсеку, усыпив перед этим бдительность персональной высотной охраны в лице Коли Боброва. Нужные моменты Гриша вычислял интуитивно, и ни разу не попался. Хотя, конечно, Коля был стреляным воробьем и вполне мог ему просто подыгрывать. В высотном управлении Генштаба откровенного идиота держать не стали бы. Тем не менее, первое время Гриша сильно волновался. И никак не мог взять в толк: зачем он вообще стал «курьером». Генсек ведь даже не настаивал особо. Ну, вроде как попросил. Гриша и согласился. И только спустя месяц сообразил, в какой он угодил серьезный переплет. Ведь одним только прикосновением к гостайне он сразу отсек себе все пути к возможному отступлению…