Церенц - В муках рождения

Когда Али вошел в комнату, Гурген отвел его в сторону и сказал:

– Здесь есть четыре маленькие армянки, а также две взрослые, отрекшиеся от своей веры. Эти шесть девушек должны быть переданы нам.

– Вы хотите невозможного. Как я могу сообщить госпоже ваше требование? Эти шесть девушек ее служанки, она обладает правом жизни и смерти над ними. Если я передам ей ваши слова, это будет иметь для них плохие последствия.

– То есть госпожа велит их скорее задушить, чем отдаст нам, так, что ли?

Али ничего не ответил на это и только опустил глаза.

– Может быть, и ты, представившийся нам как господин, являешься ее рабом?

– Да, – сказал, краснея, Али. – С самого детства она моя госпожа, моя мать, моя воспитательница и все на свете. Я не могу быть неблагодарным.

– Понимаю, это верность собаки, – сказал Гурген. – Тогда я сам с ней поговорю.

– Это невозможно! Она мужчинам не показывается. Она очень религиозна и происходит из рода Магомета.

– Я не возражаю против ее религии, но когда она мучает детей моего народа и заставляет их отрекаться от своей веры, то мне безразлично, из какого она рода. Я разорю эту крепость, разрушу до основания и предам всех мечу. Если сильному прощается любое беззаконие, то в эту минуту я сильнее вас. Сообщи ей, что я все равно сейчас войду к ней и буду с ней говорить.

– Прошу тебя, князь, говори не ты, а пусть говорит тот другой, старик.

– Хорошо, понимаю тебя, пусть будет по-твоему, но если с ним что-нибудь случится, ты знаешь, что я сделаю тогда?

– Представляю. Я сейчас пойду к госпоже, подо ждите меня.

Бедный Али вошел в гарем и нашел свою госпожу на том же диване и такой же раздраженной. Часть служанок продолжала стоять перед ней, сложа руки, остальные ушли по поручениям. Увидев мужа, госпожа спросила:

– Почему эти разбойники вернули посланный мною ужин?

– Причина мне неизвестна, госпожа, я знаю только одно, что мы в руках у этих разбойников, а от них можно ждать любого зла.

– Что удивительного, если у нас семь вооруженных стражей, не стоящих даже этих негодных служанок. Не сумели защитить крепость, испугались, как собаки. Я виню себя за то, что кормлю таких жалких людишек.

– Госпожа, сейчас не время укорять, ибо эти люди могут ворваться сюда и нарушить твой покой. Они хотят прислать одного из своих, чтобы переговорить с госпожой.

– Как? Эти неверные хотят прислать ко мне человека? Не дай господи, чтобы я согласилась! Да я лучше умру на этом диване, чем захочу видеть этих собак!

– Какая польза от этой суровости? Мы, возможно, не сумели защитить крепость, но если бы госпожа видела великана-князя, который стоит сорока наших людей…

– Довольно! Пойди узнай, чего они хотят.

– Пойду… но…

– Значит, тебе известно, но ты не смеешь сказать, сын неверного! – Она схватила Али за руку. – Сейчас же говори!

– Они хотят получить четырех маленьких армянок и тех двух, которых ты недавно обратила в мусульманок.

– Что? Чтобы я им отдала девочек? Я всем им перережу горло собственной рукой, пусть возьмут их головы и убираются, – сказала в ярости женщина и вскочила с места.

– Но ты знаешь, госпожа, чем это может кончиться!

– Пусть кончится чем угодно! А ты, предатель! Это ты им сказал о служанках! – она в бешенстве набросилась на него, а он почтительно попятился назад.

– Ей богу, я и сам не знаю, откуда они это узнали.

В это время на пороге показалась старая служанка.

– Господь да хранит тебя, госпожа, маленькая армянка, которая находилась взаперти вот уже месяц, сломала решетку и убежала через окно.

– Что ты говоришь? Хилая, жалкая девчонка не могла сломать решетку. Это невозможно! Али, ответь сейчас же, кто похитил ее, не то я…

И, обнажив кинжал, она бросилась на молодого человека, который спокойно сжал ее руку.

– Госпожа, тебя ослепляет ревность, – сказал он. – Ты знаешь, что без твоего разрешения я не выхожу из комнаты. Как мог я похитить эту девочку?

– Пусти мою руку! – продолжала в ярости кричать арабка, изо всех сил пытаясь вырвать руку.

В это время дверь с шумом распахнулась, и раздался громовой голос Гургена: «Смерть противникам!» Вооруженные стражи в страхе разбежались, и он вошел в комнату, где с это время разъяренная арабка металась по комнате, не видя и не слыша ничего.

Служанки при виде великана с обнаженным мечом со страшными криками попрятались по углам, а Гурген, увидев разгневанную фурию, которая продолжала размахивать кинжалом, крича: «Пусти мою руку!» – громко расхохотался.