Максим Кантор - Азарт

– Посмотри на меня, – говорил Йохан, – я выбрал свободу и супер конкретную музыку. Люди, которые лишены возможности выбора, – рабы. Вы берете то, что вам велят! А у нас многопартийность! Антонио Негри написал книгу «Множества» – ты читал эту книгу?

Про книгу левого философа Негри музыканту рассказала Присцилла, которая сама этой книги тоже не читала, но заглядывала под переплет и увидела, что понятие «множество» соткано из «сингулярий». С тех пор ее словарь обогатился новым словом, а словарь Йохана пришел в неистовство.

– Мы свободные сингулярии! Хочу – на консервной банке играю, хочу – Баха слушаю! И многопартийность! Вот так.

Актер осознал, что не знает главного, но храбрился. Спросил Августа:

– Скажи, капитан, Богу угодны демократии или империи?

Август ответил мгновенно:

– Богу безразлично, из какой консервной банки достать твою душу. Важно, чтобы душа не оказалась гнилой. Йохан, если можешь свободно выбирать, почему выбираешь консервную банку, а не церковный орган?

– Мне банка созвучнее.

– А почему все твои друзья выбирают игру на банках, а не на органе?

– Ну, есть такие, что и на органе учатся…

– Сам знаешь, таких сингулярий единицы. А вот сингулярий, играющих на консервных банках, – миллионы. Почему?

– Время такое, – объяснил Йохан, – динамичное время. Movida! Движуха.

– Интересно, – сказал Август, – движуха – популярное понятие, хотя народ жаждет стабильности. Хотят гарантий, страховки, крыши над головой. Хочется тишины, а выбирают игру на консервных банках.

– Правда, почему? – спросил Йохан. – Вообще-то я покой люблю. Но спокойнее, когда на банках играю.

– Мы все – эгоисты, понимаем: главным условием комфорта является сходство с соседом. Не отличаться от другого есть наиболее эгоистическое желание из всех возможных. Законы демократии направлены на то, чтобы твой дом, готовое платье и стандартный размер овощей в огороде не оскорбляли отличием соседа. И политические взгляды должны соответствовать соседским. Можно иметь две или три партии; минимальное отличие будет создавать иллюзию динамики, партии различны в той же степени, как сорта яблок в супермаркете. Тысячи воль – из самосохранения – слипаются в коллективного монарха. Коллективный монарх хочет признания как субъект воли, но желает, чтобы его рассматривали как множество. Это пациент дурдома, у него раздвоение личности: как субъект он жаждет свершений, а в качестве множества он хочет покоя.

– И что дальше?

– Решением внутреннего противоречия является террор – коллективный монарх пожирает себя сам. Большевистские чистки, гильотина во Франции. Но есть промежуточные этапы: война с соседями, игра на банках, выборы в парламент. Шум отвлекает. Множество любит шум, потому что желает покоя.

– Я же говорю, что империя лучше! – воскликнул лысый актер. – Хотя бы не бренчат на банках.

– Если летальный исход лучше болезни, то империя лучше демократии. Империи начинают войну быстрее. Любопытно, что демократии повторяют те самые империи, что существовали на их месте. Люди по собственному желанию совершают то, к чему их принудили бы монархи. Йохан не попал бы в музыкальную школу, он бы играл на этнических инструментах – ложках, губных гармошках. Но поневоле. А сейчас сам выбрал консервную банку.

– И что делать? – нетерпеливо крикнул Йохан.

– Бог, несомненно, хотел показать, что из национальной идеи нельзя строить универсальное общежитие. Империя, церковь, демократия воспроизводят ту же эгоистическую модель поведения. Лучшим доказательством бытия Божьего является тщета перемен. Так родители могут дать ребенку покурить, чтобы тот закашлялся и отказался от соблазна.

– Но если отказаться от демократии, церкви, империи, то что останется? – спросил Йохан удивленно.

– Главное останется, – сказал Август. – Семья и любовь.

– А как голосовать? – спросил Йохан.

– Ты за маму с папой тоже голосуешь?

Так он говорил в тот день – и мы все запомнили слова о семье, а сегодня шел, согнувшись под тяжестью мачты, и мы все следили за ним и за двумя немецкими рыбаками, но с мест не трогались.

Август сделал еще несколько шагов и застонал от тяжести – я подумал, что он сейчас упадет.

И тут на пристань спрыгнул Йохан, безумный музыкант-авангардист, подбежала журналистка Присцилла, я подставил плечо, и даже моя жена пришла на пристань и взялась за дело рядом с Присциллой. Вместе мы кое-как донесли бизань до корабля.