Клаус Хоффер - У бирешей

Одна из книг оказалась иллюстрированным филателистическим каталогом, десятилетней давности. Другая была посвящена садоводству — как гласила реклама на обложке, то был знаменитый труд Коллинза: «Обстоятельное наставление, учащее тому, как сажать лучшие французские плодовые деревья». Третья носила название «Домашняя книга для немецкой семьи», а ниже значилось: «Справочник для благородных девиц». На внутренних сторонах переплетов я опять обнаружил длинные перечни имен прежних владельцев, и опять все имена, кроме последнего, дядюшкиного, были зачеркнуты; этот факт подкрепил мои опасения, что книги тоже относились к движимому имуществу, а следовательно, могли быть в любую ночь утащены вместе с фарфоровым тазом и ночным столиком, стоявшими около моей постели.

Читал я усердно, а потому скоро завершил чтение — и начал читать сначала. Каталог марок я листал в поисках геральдических животных на гербах новых африканских стран, а также изображений экзотических южных птиц: меня всегда интересовала зоология и в свое время я мечтал стать натуралистом. В книге Коллинза меня особенно занимал раздел о прививании и подрезывании шпалерных растений, так как там излагалась история культивации плодовых деревьев в Древней Месопотамии, в Персидском царстве и у египтян — в культурах всех этих народов присутствовало представление, согласно которому деревьям присущи свойства, специфически связанные с их полом, чем и определяется их предрасположенность к прививке определенных черенков, в то время как прививание другими черенками совершенно исключалось их неподходящей половой ролью; кроме случаев, когда «противоестественное скрещивание ненавистных друг другу древесных рас» призвано было способствовать изготовлению волшебных палочек и прочих магических средств.

«Домашнюю книгу» я тоже часто перелистывал. Помимо рецептов и указаний, как правильно вести домашнее хозяйство и растить детей, в ней я обнаружил подробное описание моей болезни, тифа.

«Мул его лягнул», — говорят в здешних краях о человеке, бредящем в лихорадке. Мне эта болезнь нанесла тяжкую, зияющую рану; поначалу мне часто казалось, что в груди у меня пробита небольшая дыра и сквозь нее из тела улетучивается воздух, как через запасный клапан. Меня еще трясла раневая горячка, но около этого отверстия и над ним постепенно запекалась корка. Она была похожа на большой орден в форме звезды, орден, пожалованный мне, чтобы прикрывать шрам, который у меня останется. Я с гордостью мог показывать всем сей высокий знак отличия: вот, дескать, взгляните, это у меня крест за отвагу, орденская колодка с лентой! Особенно охотно я демонстрировал свой орден Репе — моему щенку, которого тетушка, посоветовавшись с врачом, хоть и нехотя, но все же пустила в бальную залу.

Я наудачу читал своей собаке (она оказалась сучкой) что-нибудь из трех книг. Она лежала, помаргивая и вытянув перед собою короткие лапы, на потрепанных половых тряпках, которые постелила ей тетушка у двери в комнату, напротив моей постели. Когда я смотрел на эту псинку — как она там полеживает и немо поглядывает в мою сторону, — у меня возникало странное чувство, будто в животном материализовались первые два дня моего пребывания в Цике. Собака была живым памятником или, вернее, превратившимся в памятник прежним состоянием моего Я, которое сам я каким-то образом выжал из собственного нутра, породил на свет. И скоро вся моя болезнь должна была перейти в нее, или даже более того: собаке было уготовано принять на себя ту участь, которая предназначалась мне. «Эдьнек — эдьеб», — говорил я ей. Как я к тому времени успел выучить, то был рефрен одной детской считалки и означал он: «Одно вместо другого».

«Болезнь одного , — читал я вслух этому куску живой плоти, куску меня самого, — оказывает вредное воздействие на другого, доставляет ему лишние хлопоты, лишает радостей жизни, приносит в дом печаль и заботу». Касательно слова «тиф» я вычитал в «Домашней книге», что в немецком языке оно также обладало значениями “дым”, “туман”, “тупость”, а первоначально, по-видимому, даже “слабоумие” — и что принадлежало оно к той же группе, что и слова “темный”, “тупой”, “сумрачный” и “глупый”.

«Раньше такие болезни обобщенно именовали нервической горячкой, — громко сообщал я своему щенку. — Это обозначение подразумевает различные тяжелые болезненные состояния, сопровождающиеся сильной лихорадкой; нервная система пребывает в длительном обмороке. Для противодействия жестокой лихорадке, от которой в начале болезни исходит наибольшая опасность, больного сажают в ванну с теплой водой, которую остужают, подливая к ногам холодную воду. Помимо снижения температуры такие ванны способствуют очищению тела и приданию бодрости — особенно это касается больных, находящихся в беспамятстве. При помощи такого средства удается обратить тяжкие случаи заболевания тифом в случаи легкие и сократить смертность до минимума. Дабы предотвратить малейшую опасность разрыва кишечника, больного вначале кормят исключительно жидкой или полужидкой пищей, малыми дозами. Тогда болезнь, несмотря на первоначальные угрожающие симптомы, во многих случаях завершается полным выздоровлением. Что касается ухода за больным, то прежде всего его необходимо полностью изолировать. Комната, где он находится, должна быть просторной; ее полагается часто и основательно проветривать. Рот больного следует регулярно отирать влажной холщовой тряпочкой».