Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Принесли яблочную водку и какую-то закуску. Мы выпили очень спокойно. Словно недавно было совещание, и все прошло хорошо, и теперь стоило расслабиться.

— Ребята, выпьем! — крикнули с другого стола.

— Выпьем, — я поднял бокал.

— За фюрера!

— Отлично.

Я выпил, ощущая прохладу.

— Скажи, — сказал Никак.

— Что сказать?

— Скажи, что ты здоров и думаешь, как надо.

— А ты?

— Конечно. Надо съездить в Гамбург.

— Но мы и так в Гамбурге.

— Нет, в наше время. Проверить, есть ли такое заведение?

— Может, его разбомбили потом.

— Точно. Ладно. Давай есть.

Я знаю, что существует музыка рождения и смерти. Это вполне ощутимая мелодия. Существуют оркестры ада, но это другое. Например, моя мелодия жизни и смерти — это «Long Train running», «The Doobie Brothers», и я понятия не имею, почему так. И у Никак было что-то свое. Очень жаль, конечно, когда ты живёшь и не знаешь. Так можно пройти и через всю жизнь, не познав собственный мотив. Но это — песня то ли 73-го, то ли 72-го года, и ей правда можно было слышать в момент смерти на радио тех лет. Именно поэтому она и отпечаталась. Ничего особенного. Принцип механики души я преспокойно уложил в один абзац. Химическое тело погибло, отработав. Но облако крепче. Его просто так не взять. Песня про поезд застряла в области открытой оперативной памяти, которой может пользоваться и следующий пойманный химический носитель. Видите, никакой тайны. За исключением того, что я служу, и только поэтому всё знаю.

Здесь же играло радио. Мне нравились немецкие гимны. То, что люди видят по телевизору спустя годы — всё это ерунда. Все надо трогать, все надо переживать. Я думаю, что демоны определенного класса развлекаются тем, что подселяются в различные жизни. Предположим, демону нравятся особенные смерти. Он ищет таковую среди глобальной системы хранения информации. Потом — пользуясь своей демонской силой, реконструирует события в некоем виртуальном объекте, подселяется туда, и все — как реальности. Отправляемся, к примеру, на корабль «Вильгельм Густлофф» и испытываем попадание торпеды, запущенной с С-13. Смертей много. Все они страшны, но эти события прошли. Демоны это знают, поэтому, стараются воссоздать атмосферу практически максимально.

— Как ты думаешь, если выйти и идти? — спросил Никак.

— Я думаю, рано или поздно всё рассыплется.

— Точно.

— Я знаю.

— Да. Опыт. Тогда давай пить.

— Давай.

В тот день я находился у себя дома. В тот момент мне было совершенно ясно, что моя обыкновенная ипостась жизни не несёт в себе ничего удивительного. Каждый человек вправе сказать, что у него есть дом. Но еще важнее сказать, что у него есть дом духа. Но я не могу сказать с уверенностью, что мой дом духа — именно здесь, в месте, где я живу.

Я работал. Я сочинял статьи. Я обедал в кафе. Я даже начинал сомневаться, что жизнь полна чем-то другим — достаточно было вдохнуть в себя воздух обыкновения, и я был самым простым человеком.

Мне неизвестны составляющие этого процесса на уровне физики или метафизики, метахимии и иных атомов. Ученые пусть бьются головами о стены. Это не так важно. Когда есть формулы, кажется, что многие вещи очевидны. Но кто отменяет масштабы? И — зависимость от зрения и чувственной степени познания на стадии сублимации.

Я работал в газете, и у меня не было никакой жены, никакой Морены. Шла весна. Всё та же весна. Возможно, все события начинались жарким летом, когда к нам прибыл Батхало, на основе чего можно было сказать, что прошел уже почти год, если только время не шло в обратную сторону. Кругом суетились люди и машины. Все чего-то хотели, чего-то ждали. Внутри человеческого вида все это могло казаться борьбой, но это — неверная мысль. Если же это борьба, то как объяснить то, что многие вещи предопределены? Есть и другие аргументы, но сила материализма — это сила его запредельного родителя, и тут, видимо, что-то связано с демонами. Мое повествование, впрочем, вовсе не про них.

Я спокойно писал статью, размышляя: моя роль, она всегда исполняется одним и тем актёром? Нет, я тут не имею в виду Высокую роль, Его величество, Главное тёмное существо, которое, находясь в своих апартаментах, смотрит на все сверху вниз, смотрит на архивы, в которых в каждой строчке спит ушедшее и отжившее существо. Он понимает, что смерть важнее жизни, так как живым человеком не так просто воспользоваться. Вернее сказать, живыми вообще нельзя пользоваться. Тут и с актёрами не все просто. Но объяснения этому у меня нет, хотя, скорее всего, тут всё очень просто. Так вот, что интереснее — кино недоснятое, в процессе, или кино готовое, полностью сведенная лента. Или книга. Если она не дописана, что это за книга? Черновик. Так и каждый человек — всего лишь черновик. До самого последнего часа. А уж когда его глаза сомкнуться, можно сказать, что акт творения завершён. Вот тогда, Он, можно сказать — командир библиотеки. Люди, конечно, отождествляют рождение с некой вспышкой света. Но это не так. Это просто первое брожение. Это даже и не тесто. Это — опара. Потом — тесто. Потом — созревание хлеба. Смерть — это передача свежей булки в пекарню. Поэтому, есть смерти ранние, есть поздние.