— Ну ладно, — сказал он.
— А давно служишь?
— Да. Но до этого я служил на линкоре. Тягомотина. Мы почти никуда не выходили. Грубо говоря, только мыли палубу и учили теорию. Здесь интереснее. А вы…. Служили?
— Да, давно, — ответил я.
— Я служу охотно, — сказал второй, — дело не в оплате. Мне просто всё тут нравится. Если любишь флот, то ты его ни на что не променяешь.
После этого мы сделали много фотографий, и заняло это минут 5-10, не больше. Выходить наружу я боялся. Мы наверняка снова плыли — чувствовался ход могучего корабля. Но ведь вокруг были льды? Как авианосец обходился без ледокола? Вопрос.
Никак нашел нам группу поддержки. Это были три парня и одна девушка. Мы сели играть в дурака, потом — в козла, потом — в покер на спички, и так тянулось время. Парней звали Миша, Коля и Кларк, девушка — Соня. Мы не говорили о серьезном. Глядя на отсутствие беспокойства в них, я также успокоился. Мне стоило взять все свои мысли в единый поток и спросить себя — не забыл ли я, кто я такой? Имя, зрение, игра. Нет, я всё помнил, хотя я понимал, что у меня и раньше было несколько лиц, несколько одновременно существующих отделов. Можно и так сказать. Нет, я вовсе не забыл о том, что периодически я должен приходить в главное кресло, чтобы быть Им, чтобы смотреть на мир, как на схему, пытаясь задать себе вопрос — каков смысл моего величия на фоне того, что космос огромен, а земля — меньше частички пыли?
Но сейчас все это казалось умозрительным. Человек так сделан. Не кому предъявить претензии, что знания ограничены, и их нечем расширить.
— Играем в 21, - предложил Никак.
— А как играть? — спросила Соня.
— Очень просто. Надо набрать 21. Перебор — смерть.
— Смерть — свет, — сказал Михаил.
— Люблю говорить о смерти, — произнёс Кларк.
— Ничего особенного, просто это остро, — проговорил Коля.
— А вы? — спросил Кларк.
— Существует дежурная смерть, — ответил я, — потому что она не одна. Допустим, сегодня — некоторый день в октябре, и в этот самый день по графику заступает дежурная группа, в которой — старший группы, и он — смерть, а также — несколько младших смертей.
— Чем же они занимаются? — спросила Соня.
— Это работа, которая выше других работ. Но здесь нет линейной логики.
— Memento Mori, — сказал Михаил.
Кларк включил планшет и зачитал:
«…вторая основная дата в жизни человека; рождение и смерть определяют границы существования человека во времени, за их пределами человек человеком не является. Человек приходит из жизни, неся ее эстафету и уходит в небытие, сходит с дистанции жизни, обращаясь в прах; в этом смысле смерть качественно отличается от первой даты — рождения (?). Ассоциативный блок. Рождение живого существа (человека) подтверждает, что до сих пор жизни удавалось выкручиваться из всех передряг, и не совершить фатальных ошибок, уход же его не гарантирует остающимся ничего и не позволяет считать совершенное в жизни правильным…»
— Что это? — спросил Никак.
— Интернет.
— Здесь есть wi-fi?
— Да. И Интернет. Но сети не было, недавно появилась.
— Значит, мы проходим поблизости от города, — предположил я.
Мы решили проверить и вышли на палубу. Нет, никакого города не было. Ни берега, ни света. Но ведь еще не наступил обед, а мы шли в кромешной тьме. На палубе велись какие-то работы. Со стороны шел снег. Мы были единственным островком в этом мире.
— Возможно, спутник, — сказал я.
— Конечно, — ответил Никак, — корабль не может идти без связи. Просто по wi-fi не было Интернета, теперь есть.
— Нет гарантии, что это — не другой Интернет, — ответил я, — но не важно. Идемте на обед.
С компанией хорошо. Михаил пообещал найти вина. У него получилось. На камбузе ему продали водки, три бутылки на шестерых. Нормально. Никто не обращал на нас внимания. Многие из пассажиров курили. Военные держались в стороне, но не выказывали особой отчужденности. Я думаю, употребление было здесь регламентировано в формате «втихаря, среди своих».
Потом мы немного поговорили о пользе вина. Никак заметил также, что вред вина — это вопрос переизбытка.
— Вино может быть богом, но человек слабее бога, и он почему-то думает, что бог просто обязан следить за ним, как родитель — за младенцем. Именно злоупотребление сводит светлый замысел к нулю.
— Что вы слушаете? — спросил я.
— Панк-рок, — сказал Михаил.
— Классику, — сказала Соня.
— А что именно? — спросил Никак.
— Шопена. Иногда я думаю, что он где-то рядом. Говорят, что даже если нельзя доказать, что жизнь после смерти существует, все равно внутри живого человека может находиться копия. Только она не такая точная. Допустим, вы видите мозаику, и она составлена из миллиона частей. На ней изображена птица. И вот, вам нужно сделать копию. Как поступить? Вы используете десять тысяч частей вместо миллиона. Копия груба, но все же, она что-то передает. Таким образом, если мозаику теперь уничтожить, она все равно останется. Также если и человек уже умер, но живя в других, он может существовать в виде такой копии. Тонкости внутреннего мира запечатлеть невозможно, но память все же воспроизводит эти десять тысяч частичек. Но представьте, разве Шопен — это только 10 000 кусочков стекла или камня?
Читать дальше