Что касается Субконтура — то он, разумеется, скрылся в прозрачных волокнах пространства.
— У меня еще есть коньяк, — проговорил профессор, — вы сердитесь?
— Нет, — ответил я, — никто не знает, кто он сам. Можно ли доверять самому себе. Но здесь — пожалуйста. Будьте сами собой. Хотите разлить?
— Давайте поднимемся.
Наверное, он ощущал себя виноватым, но я не стал его терзать. Должно быть, Субконтур — всё же не место для групповых походов. Но к вечеру мы размечтались.
— А что, — говорил я, — страх — вещь полезная. Древнему человеку приходилось бороться с ним на каждом шагу, хотя это и размазано по эпохам. Медленное накопление знаний. А кто знает путешественников, которые, двигаясь через эти горы, ушли и не вернулись? Нет, никто. Потому что научный интерес, видимо, ломает структура ума. Я думаю, в следующий момент вы попросту потеряетесь. Или, например, я — когда выйду на пустырь, чтобы потом двинуться по дороге, но дороги не будет, я пойму, что потерял какую-то часть себя. Ключи. Какой-то инструмент. Да, поверьте, я подумал — я совсем не против попытаться выйти за Субконтур и узнать, что там. Это ведь я сказал, что это — нарост, вкрапление, некий предмет. Гриб. Росток. Что угодно. Ответвление во времени. Но почему? Профессор?
— Нет, вы правы, — ответил он, — что важнее? Мир, достижение, или — исчезновение? Моя молодость прошла. Простите. Я не пойду. У меня много планов на книги. Потом — я преподаю. Я не смогу. Нет, вы правы. Это трусость. Это не игра. Это — жизнь моллюска внутри ракушки. Но я тешу себя мыслью, что ведь я тут был, а другие — не были, и это уже чего-то стоит. Знаете, был бы я неизлечимо болен, было бы мне нечего терять…..
— Вы философ, — сказал я.
— Нет, я профессор. Философ — кто-то другой. Например, Иван.
— Ладно вам, — сказал я.
Анна и Егор готовились к отъезду. Ночь была уже близка. Наверное, где-нибудь выше стояла большая темная мать и держала покрывало. И правильно — ночь не отдых, ночь — переливание в другой бокал, где каждый человек — жидкость. Я курил в своей мансарде, не думая, так как думать вредно. Надо уметь медленно плыть, используя лишь логические конструкции. Все еще было впереди.
Дом
Нет ничего удивительного, когда ты приходишь в Дом. Но нужно поспешать. Нужно оглядываться — кто идёт следом за тобой?
Люди?
Звери?
Туристы?
Группы?
Если выйти из Козлово с утра, то еще до заката вы прибудете в Ровное — хватает небольшого пешего перехода, чтобы этот манёвр был совершен. Так же шел и я. Надеясь на опыт, я выходил почти налегке. Конечно, хождение по горам, рюкзаки, тяжелые ботинки — всё это рано или поздно входит в привычку. Но, зная, что в Доме есть кухня, что в Ровном есть магазин, поддаёшься искушению облегчить свой путь. Вода, котелок, чай, и — немного ингредиентов для приготовления пищи, такие как крупы, соль, бублики, в конце концов. Всё это лишь перестраховка. Если время вдруг станет существом, если оно встанет передом мной и скажет — ты пойман — я уже ничего не могу сделать.
Дом стоит на половинчатой улице. Он выходит своими окнами-глазами на поле для гольфа. А там, дальше, здания училища. Да и поля не заканчиваются — туда ближе к пруду играют в футбол, и слышны крики. Это Ровное. Очевидно, здесь, за перевалом, совсем другая жизнь. Я говорю о том, что раз сюда приезжают молодые люди, то где-то поблизости — селения меньшего размера. Но получается так, что, поднявшись, спустившись, я словно бы лишился гор. Нет, я могу вернуться. Потому что я связан нитями. Потому что…. Нет, и правда — горы словно бы отрезали ножом, и, оглянувшись, я видел лишь крыши и зеленые улицы.
Добравшись до Дома, я оставил там свои вещи. Прямо на кухне. Теперь это — галочка в воображаемой ведомости. Это значит, что люди, мыслящие твари, ветра, макро молекулы, призраки, отражения машин, всё то, что двигалось следом, зайдя в Дом, меня не увидят, и я не увижу их, но и дверь не будет заблокирована. Представляете, как сложны все эти взаимосвязи!
В Доме нет людей. Нет, в Доме всегда кто-то есть. Если подняться на второй этаж и прислушаться, то вы можете обнаружить следы тех, кто расположился здесь часом ранее. Но — нужен слух и интуитивная раскованность. Мы не соприкасаемся. Так устроен Дом.
В этот раз, добравшись до местного магазина, я вступил в контакт с учащимися.
— Парень, можно спросить, — обратился я.
То была группа пэтэушников. Они наблюдались тут повсюду, напоминая листья осени. Каждый шаг — лист мироздания. Ученик. Ученик — как символ того, что жизнь рядом со мной, и жизнь — вдали до меня. Я могу разговаривать с этими людьми, но бытие оставляет нас на разных линиях воображаемой связи.
Читать дальше