Петр Кириченко - Край неба

— За знакомство! — поддержал Кузин и залпом выпил коньяк.

Светлана Даниловна тут же похвалила, сказав, что ей нравится, когда лихо пьют, и предлагала закусывать. Сама она тоже выпила до дна и принялась за ветчину; ела аппетитно, и видно было, что любила и выпить и поесть… Собака, насидевшись в углу, подошла к Кузину и тихо зарычала.

— Дайте ему ветчины, — посоветовала Светлана Данииловна, — он признает вас за своего. Вы — писатель? — неожиданно спросила она. — Так ведь?

— Почему писатель? — Кузин даже опешил. — Кто вам сказал?

— Ну вы же пишете что-то, вот я и решила…

Кузин сказал, что он инженер, и Светлана Даниловна покивала головой, но так, словно бы не верила, стала говорить, что когда она была в Ленинграде, то познакомилась там с одним музыкантом из филармонии.

— Я ведь тоже закончила институт, — сказала она, — гуманитарный. Жаль, что не работаю по специальности, но тяга к чему-то такому у меня осталась. Я и музыку люблю, и книги читать.

— А где вы работаете?

— Я теперь экспедитор, — ответила хозяйка. — Продавец-экспедитор. Звучит?.. Но дело же не в работе, правда? Работа всякая нужна, согласны?

Трудно было не согласиться, и Кузин кивнул, сказав, что работа, действительно, не главное. От второй рюмки он отказался: надо было идти за вещами.

— Буду ждать, — сказала Светлана Даниловна, провожая его до двери. — Пойдем ночью купаться?..

— Ночью? — удивился Кузин. — Никогда не купался. Что, интересно?

— Чудно, передать невозможно, — ответила Светлана Даниловна и попросила не задерживаться долго.

Кузин улыбнулся ей и вышел.

В полночь они ходили к морю, на пустынный пляж, и Кузин, искупавшись, согласился, что действительно есть что-то необычное и в купании, и в темноте, и в мерцавшей отраженным светом воде. Мерно накатывалась волна, шуршала и уходила в черноту. Далеко в море светились огни стоявших на рейде судов. Изредка черноту ночи вспарывал прожектор пограничников, шарил по воде несколько секунд и пропадал, и тогда темнота казалась еще гуще, а звезды — ярче.

— Люблю ночные купания, — сказала Светлана Даниловна и похвалила Кузина за то, что он так смело ныряет. — Смотрите, чтобы пограничники не заметили, — пошутила она, — или баракуда не хапнула.

Кузин не знал, что за зверь — баракуда, и Светлана Даниловна сказала, что это хищная рыба, которая живет в тропических морях. Светлана Даниловна говорила, а он лежал на спине и смотрел в небо. На душе у него было легко, спокойно, и подумалось, что человек никогда не знает, что же произойдет в следующий момент: разве он мог предполагать, что будет лежать ночью на этом пляже. «Может, поэтому жизнь интереснее, — пришло ему в голову. — Живешь и не догадываешься, что она тебе приготовила…» И в ту минуту и знакомство, и ночное купание показались ему чем-то необычным, и такое было чувство, вроде бы он к чему-то давно стремился и теперь достиг. Светлана Даниловна, рассказав о баракуде, замолчала, и это тоже было хорошо. Он повернул к ней голову и увидел, что она смотрит на него пристально, не мигая. В темноте ее глаза показались глубокими, добрыми и немного печальными. И Кузин, ощущая дрожь внутри себя, протянул к женщине руку. Светлана Даниловна потянулась к нему, успев шепнуть:

— Пограничники все видят…

И тихо, сдавленно посмеялась своей шутке.

После она говорила о том, что всегда ходит купаться в полночь, когда нет вокруг ни души, что теперь они будут ходить вдвоем, а сейчас придут домой, заварят чай, найдут что-нибудь в холодильнике; и говорила она так спокойно, буднично, как говорят только родные близкие люди, как говорят жены.

— Коньячок остался, — тихо сказала Светлана Даниловна, поглаживая руку Кузина. — Ветчинка есть, огурчики…

Это было так непривычно — и забота, и уменьшительные слова, — что Кузин засмеялся, встал и нырнул в черную воду. Когда он вышел на берег, Светлана Даниловна подала ему полотенце, вытерла спину и еще раз спросила, нравится ли ему ночное купание.

— Нравится, — ответил Кузин. — Нравится.

Светлана Даниловна радостно посмеялась и, когда они шли домой, рассказала, что недавно сделала ремонт в квартире и что рабочие, которых она нанимала, трудились на совесть, потому что она расплачивалась не деньгами, а продуктами.

— Плинтуса новые поставили, двери поменяли, — перечисляла она, не замечая, что Кузин почти не слушает. — Пластик принесли, а я раковину достала, голубую… У нас ведь так, правда? Я им хорошо сделала, и они мне. Вот жаль, труба лопнула, пришлось воду закрыть. Ну, ничего, правда?..