Петр Кириченко - Край неба

«Лучше бы раньше, — подумал он, чувствуя, как эти мысли нагоняют тоску. — Люди, люди…» Он не заметил, как последние слова произнес вслух.

Штурман вопросительно поглядел на Мазина и, решив, что командир хочет закурить, вытащил пачку сигарет. Протянул Мазину и сам закурил, осветив вспышкой пилотскую, и сказал, кивнув на второго:

— Спит как младенец.

— Хоть здесь передохнет, — проворчал механик.

Мазин промолчал и снова подумал о том, о чем думал прежде; мысли навязчиво крутились в голове, как заезженная пластинка.

Вспомнилась отчего-то Стеша, и Мазин решил, что в эти последние дни августа она в школе занимается подготовкой классов. Затем подумалось о том времени, когда он летал на вертолетах, обслуживал экспедиции и выполнял санитарные задания; там он был сам себе голова, и полеты казались интереснее. «А на реактивном вжикаешь туда-сюда, — подумал он. — Да и отвечать приходится за экипаж…» И снова крутились мысли о задержке, о полетах, о том, что другие люди умеют устроиться в жизни поспокойнее; одни лишь летчики носятся в этой темноте, глядя на край неба, на красные шкалы приборов, летают день и ночь как угорелые, будто находятся в адской карусели и не могут остановиться. И неожиданно, без всякой связи, Мазин подумал, что Стеша не забыла его; откуда-то появилась уверенность, что это именно так, и Мазин улыбнулся в темноте пилотской.

Все шло хорошо: самолет летел, штурман разворачивал его на нужный курс, механик придирчиво оглядывал приборы и, как всегда, был начеку. И Мазин, все так же глядевший в черноту неба, вспомнил, как четыре года назад он прилетел пассажиром в Одессу и поехал из аэропорта через весь город на Большой Фонтан, где находился Дом отдыха. Был июльский полдень, жара и духота. Устроившись, Мазин первым делом пошел к морю, купался в непривычно теплой воде, а под вечер, поужинав в столовой и захватив посылку, отправился искать улицу Костанди. Жара к тому времени понемногу спала, стало свежее, и идти было приятно. Мазин с интересом разглядывал низкие дома, сады и деревянные заборы. То, что еще три дня назад он летал над тайгой, а теперь беззаботно шел одесской улицей, показалось ему чем-то удивительным. После купания в море появилась необычайная бодрость, весело было, и шагал Мазин легко. Он решил, как только отдаст сверток, сразу же пойдет к морю, туда, где успел заметить летний ресторан и где, должно быть, собирается по вечерам много отдыхающих.

Пока он искал улицу, сгустились сумерки, острее запахло пылью, травой; дома утопали в зелени садов, светились большими верандами, в глубине дворов виднелись люди, слышались голоса. Мазин нашел нужный дом, открыл калитку и пошел по дорожке. Во дворе никого не было, но в доме светились два окна, бросая свет на раскидистую яблоню перед порогом, увешанную белыми налитыми яблоками. Мазин стукнул два раза в дверь и, поскольку никто не отозвался, шагнул внутрь дома. И сразу же увидел невысокую пожилую женщину.

— Добрый вечер! — поздоровался Мазин и протянул ей сверток. — Я из Красноярска. А это вам передали.

Женщина взяла сверток, осмотрела его, а затем — с не меньшим вниманием — гостя.

— На словах велели передать, — продолжал Мазин, — что все хорошо. Словом, не волнуйтесь, не скучайте… Да там, наверное, есть письмо.

И повернулся к двери, чтобы уйти.

В это время показалась из глубины дома другая женщина, совсем молодая, с приветливым лицом. Взглянув на гостя не то удивленно, не то испуганно, она смущенно улыбнулась.

— Куда же вы? — растерянно сказала пожилая и, оглянувшись на все еще стоявшую в двери молодую, продолжила: — Стеша! Такой дальний гость и хочет уходить. — Взглянула на Мазина. — Без ужина мы вас не отпустим, да и расскажете нам… Правда, Стеша?..

Стеша только улыбнулась, но ничего не сказала и смотрела на Мазина пристально, будто удивлялась, что он такой огромный.

— Спасибо, — попытался отказаться Мазин. — Меня кормили…

— Мы не видели… — начала пожилая, но Стеша в этот момент шагнула к Мазину и сказала:

— Не обижайте мою маму, оставайтесь. — И протянула руку. — Меня зовут Стеша!

Мазин аккуратно подержал ее руку в своей и сказал, что его зовут Владимир, а полностью — Владимир Сергеевич. И Стеша, весело чему-то засмеявшись, пригласила его в дом.

Стеша Мазину сразу же понравилась; загорелое лицо ее показалось ему очень милым; улыбалась она немного смущенно, и это ее красило; смотрела она на Мазина своими темными глазами пристально, и это как-то не вязалось со смущением: Мазину подумалось, что Стеша, увидев его, чего-то испугалась. Он и сам немного смутился, стал вдруг неловким, по-медвежьи неповоротливым и, входя в комнату, задел косяк двери.