Фридеберт Туглас - Небесные всадники

Все это меня так потрясло, что мне трудно собраться с мыслями.

Со времени предыдущей записи прошло дней десять. Сначала меня одолевало ощущение постоянной опасности, я отделался от него очень не скоро. Я словно бы превратился в обитателя дремучих лесов, вечно преследуемого, вечно опасающегося ловушки и вынужденного быть всегда начеку, чтобы его не застигли врасплох. Вокруг бродили люди, но где и какие? Я видел лишь двух, но с меня было достаточно и этого! Я начал изучать следы на пепле, лежавшем местами на улице, и прислушиваться ко всякому звуку, ко всякому шороху. Я пробирался, прячась за развалинами и осторожно выглядывая из-за углов. Я больше не отваживался выводить своих животных, и они жили впроголодь. Но тут осел принялся выкрикивать свое вечное: «Да-нет! Да-нет!» — и мне пришлось завязать ему морду.

За всеми этими тревогами я и не заметил, как перестал дуть пронзительный зимний ветер, как небо снова посветлело и холмы опять надели свой светло-зеленый наряд. Я уже давно перестал следить за сменой чисел, но то, что вновь наступает новая весна, это я хорошо вижу.

Лишь постепенно я настолько справился со своим волнением, что смог опять приняться за повседневные хлопоты. Я поработал на своем маленьком огороде и расставил рыболовные сети. Но меня все время преследует то же чувство, какое бывает у человека в темной комнате: я здесь не один — кто же тут еще находится? Чувство это столь неприятно, что с течением времени становится невыносимым.

На том и кончилась моя тоска по человеческому обществу!

Да, человек, которого я недавно видел, был настоящий дикарь. По всем своим повадкам, по всей своей сущности он принципиально отличался от прежних людей. Даже у потомков Целебесских людоедов не такое выражение глаз. А ведь человек этот еще не совсем потерял связь с остатками былой цивилизации: это было видно и по одежде, и по его прирученной лошади. Но вскоре и эти остатки исчезнут. Его дети уже не будут о них знать. От поколения к поколению люди начнут опускаться все ниже, так как будет понижаться общий жизненный уровень. На то, чтобы открыть что-то новое, нужно много времени, но на то, чтобы забыть, — совсем мало. Люди будут знать об эпохе предков лишь по преданиям, и она будет им представляться каким-то золотым веком…

Неужто и в самом деле придется начинать с самого начала? Жить в пещерах, прикрываться звериными шкурами, использовать оставшиеся от прежней цивилизации предметы из металла и других материалов на манер людей каменного века, даже и не подозревая об их истинном назначении? Опять ковырять землю деревянной мотыгой, сеять горстями бобы и просо и пасти пару коз? Да и в духовном отношении соответствовать уровню этого первобытного натурального хозяйства?

Зачем же тогда существовала столь развитая техника, моторы и самолеты, химия и радио, искусство и философия? Два поколения спустя уже никто не будет о них знать. Все прежнее умение, все знания найдут свое отражение разве что в мифологии. И пастухи будут рассказывать у костров о новых Прометеях и Дедалах. Три поколения спустя условия жизни станут таковы, что ни одна книга не сможет больше уцелеть. Да и зачем они, если их никто не сможет читать, если никто не будет и догадываться об их назначении?

Не следует вообще переоценивать значение уцелевших образцов материальной культуры. Мертвые римские города в Северной Африке не оказали никакого эволюционного воздействия на появившихся там позже кочевников. Пришельцы не использовали развалин даже в качестве каменоломен, поскольку они жили в шатрах и домов не строили. Они попросту проходили мимо, едва ли замечая руины. Более высокая культура не может воздействовать на более низкую при отсутствии социального соответствия.

Но человечество, если говорить о нем в лучшем значении этого слова, еще ведь не совсем погибло? Наверняка уцелели и другие, мне подобные, — один здесь, другой там, — нам надо передать кому-то свои навыки и знания, и тогда мы спасем цивилизацию! Мы оставим наследство будущему обществу, и в этом наша миссия — миссия последних могикан!

Да, в этом-то и суть — в обществе… Но что, если обществу больше не понадобится это наследство, если общество опустится настолько низко, что и не сможет его использовать? Что, если оно окажется в столь первобытных социальных условиях, что будет лишено всякой возможности применить наши технические достижения? Какой будет этому обществу прок в том, что наши химики, несмотря на военные бури, наконец-то нашли практическое решение проблемы трансмутации элементов, изготовив первый грамм искусственного, но при этом самого настоящего золота? Где это общество раздобудет невероятно сложные установки, в которых осуществляется подобный процесс? Такие вещи стали возможны лишь благодаря предельной интенсивности и развитости былой цивилизации. А будущему обществу, разреженному и медлительному, предстоит сначала овладевать экстенсивным хозяйством. Добывать из атмосферы белок — это было бы для него слишком накладно, синтетические заменители оказались бы излишней роскошью. Но если обществу не понадобится наша наука, то оно и не станет запоминать ее. В памяти поколений сохранятся при благоприятных обстоятельствах самые общие религиозно-мифологические воспоминания о людях, живших в далеком прошлом и совершавших удивительные дела.