Фридеберт Туглас - Небесные всадники

А потом и сам Бова решил уйти.

Не было ему ни страшно, ни жалко. Пусть берут, пусть все забирают. Все было в эту минуту безразлично.

Впереди на небосклоне вспыхнула алая кромка рассвета.

Он опять вышел к конуре у крепостного рва. Ставень был открыт, и старуха уже трудилась. Она развела огонь и смешивала кровь с крупой для нового дня.

На прилавке еще лежал сиротливый круг застывшей колбасы, которая на минуту пробудила в Бове воспоминания. Он купил колбаску, но она была невкусной. Безо всякого удовольствия откусил он пару раз и бросил ее.

Так он вновь подошел к мрачной группе домов. Ему помнилось, что они тут жили. И он начал взбираться по лестнице.

На середине лестницы он стал задыхаться и почувствовал, что кошелек давит на сердце. Он остановился и достал кошелек. Открыл его, нашел там три медяка и тупо рассматривал их в неверном свете оконца, не зная, что они не имеют никакой ценности.

Пока он так стоял, монеты выпали из рук. Позванивая, они перескакивали со ступеньки на ступеньку, обгоняя одна другую, и вдруг разом смолкли. Он попытался отыскать их взглядом, но увидел лишь одну и пошел дальше.

В каморке было по-прежнему сумрачно. Бова сразу же лег, вытянувшись во всю длину. При этом рука его коснулась окоченевшего мертвеца.

А-а, это же дохлятина-турок, которого он вечером придушил. Бова повернулся к нему спиной. Сегодня он никого не боялся. Безразлично, все безразлично.

Хотелось ему только спать. Голова отяжелела, словно свинцом налитая. Спать, только спать…

Он закрыл глаза и сразу погрузился в сон. Кошмарный сон:

Из бездонных глубин Бова поднимался по бесконечным ступеням. Сквозь черные пласты земли вились лестницы с прогибающимися перилами и такими узкими ступеньками, по которым можно было ступать только на носках.

Бова спешил в смертельном страхе, ведь за спиной кто-то жутко и одышливо хрипел: «Не бросай меня! Не бросай меня!»

Уже кровоточили пальцы ног и на руках выступили мозоли, а он все подхлестывал себя.

Наконец он выбрался-таки на поверхность. И оказался на большом базаре, под гигантской триумфальной аркой. Стояла ночь, площадь пустовала.

Но оглянувшись, он увидел, как следом за ним на поверхности появилась черная косматая голова, тошнотворно завывая: «Не бросай меня! Не бросай меня!»

В смертельном страхе Бова вскарабкался на гребень арки и вскочил на спину исполинского скакуна. Мощным ударом копыт тот взлетел. Его грива ходила волнами и, точно парус, раскинулась мантия всадника.

Но тут Бова услыхал позади свист ветра. Он оглянулся и увидел, как страшилище несется следом на другом коне, беспрестанно надсаживаясь в своем: «Не бросай меня! Не бросай меня!»

И как Бова ни силился, расстояние между ним и преследователем таяло на глазах. Он вскочил, ему хотелось укрыться в гриве коня, влезть ему в ухо.

Но тут чудище опустило косматую лапу ему на плечо.

Бова заметался из стороны в сторону. Он словно переживал кошмар наяву. Насилу он открыл глаза.

Но и наяву сон продолжался: кто-то сидел у него на груди и сжимал ему горло. Он мог бы сбросить его с себя, но не в силах был даже пошевелиться. Тело точно приросло к полу, и только волосы едва подрагивали на голове. И, не противясь, он чувствовал, как пальцы чужака сжимаются все сильнее, сильнее, пока в глазах не потемнело и не наступил конец.

Чужак сунул руку Бове за пазуху, достал кошель, перебрался через два трупа к свету в окне, и принялся разглядывать медяки, поднося их прямо к своей косматой физиономии.